— Я ранен, — все еще показывал офицер на рану, уже стоя возле ямы.
— Ну и черт с тобой! Я тоже ранен! У меня вся душа в ранах. И души тех, кто в яме. Вся земля эта — страшная рана. Понял?! Встать! Ауфштеен, думмес фи![9]
Только когда он закричал по-немецки, офицер, упавший было к его ногам, поднялся с земли, но лишь для того, чтобы встать на колени.
— Я нихт стреляль! Пан партизан, я нихт стреляль!
— Ауфштеен!
Офицер то ли попытался припасть к его ногам, то ли захватить за ноги, чтобы сбить на землю. Но этого движения было достаточно, чтобы Крамарчук изо всей силы ударил его ногой в грудь и сбил в яму, на тела расстрелянных. А выждав, когда офицер приподнимется, прошелся по нему очередью, снизу вверх, опасаясь, как бы пуля не зацепила кого-нибудь из мертвых своих.
Раненный в живот солдат медленно отползал к остаткам машины. Но Крамарчук и на этот раз не тронул его.
— Да дело тут не в тебе! — прохрипел он, увидев, как тот умоляюще потянулся к нему рукой, уговаривая не убивать. — Тебе приказали. А он, скотина… С ним разговор другой. Хотя черт вас разберет, зачем вы здесь и ради чего воюете на этой земле.
Подобрав два автомата и несколько рожков с патронами (чтобы припрятать их потом где-нибудь на черный день), Крамарчук подошел ко второй машине. Стекла в кабине были выбиты. Борт посечен осколками. Сержант смахнул с сиденья стеклышки, забросил туда оружие и сел за руль. Мотор был цел и завелся с первого оборота. Вот только съестного в кабине ничего не оказалось. А шарить по карманам убитых он не стал, хотя голоден был зверски.
Осторожно, задом, выехав из котловины, он развернулся на лужке и начал медленно продвигаться по террасе, надеясь, что выберется на дорогу, не заезжая в село. Но через пару километров понял, что никуда ему отсюда не выбраться: впереди обрыв, справа высокий холм, слева крутизна. Выйдя из кабины, он подошел к кромке крутизны и далеко внизу увидел изгиб шоссе. Подождав несколько минут, пока недалеко от изгиба покажется колонна, Крамарчук выбросил из кабины оружие, сдал чуть назад и, включив третью скорость, повернул машину к обрыву, выпрыгнув уже на склоне. На несколько мгновений машина исчезла из вида. Но потом, все еще лежа на склоне, Николай увидел, как она, перевернувшись в воздухе, грохнулась на дорогу буквально в пяти метрах от бампера первой машины, и сразу же раздался взрыв.
Когда высыпавшие из машин немцы сгрудились на дороге, он, прихрамывая, взошел на утес.
— Марширен! — изо всех сил крикнул оттуда, потрясая автоматом. — Марширен, думмес фи!