— Постараюсь произнести это по-польски, — вежливо улыбнулся Беркут. — Для большей убедительности.
Лунное сияние искажало очертания камней и деревьев. Причудливые силуэты высоких валунов воспринимались то как силуэт сидящего человека, то как очертания гробницы или снесенного на землю церковного купола.
Еще не подходя к лесу, Андрей свернул с едва заметной тропинки и начал переходить от валуна к валуну, а потом от дерева к дереву, делая эти переходы все более короткими, похожими на перебежки. Иногда ему казалось, что никогда в жизни он так и не сможет ходить по лесу по-иному; что и через двадцать лет после войны, если ему суждено пережить ее, оказавшись в лесу или парке, он неминуемо будет избегать любой дороги, любой тропинки и продвигаться только вот так, в постоянной готовности спрятаться за ствол дерева, упасть за камень, метнуться за ближайший куст, притаиться в ближайшей низине.
Он хорошо запомнил главный ориентир — небольшую скалу с сосной на вершине, от которой нужно было свернуть влево и еще метров пятьсот пройти по сплошной каменистой равнине, к тому месту, где, между четырьмя соснами, под скалой, плотно подогнанным камнем был закрыт вход в пещеру.
Прежде чем сдвинуть этот тяжеленный камень и войти в узкий лаз, Андрей присел на валун рядом со скалой и, подставив лицо лунному сиянию, несколько минут сидел, отдыхая, обдумывая, вспоминая, мысленно готовясь к встрече с Владиславом Мазовецким и в то же время оттягивая ее. Хотя в принципе он должен был просто-напросто ворваться сейчас в подземелье и всю ночь провести в разговорах с Владиславом и общих воспоминаниях.
При первой встрече он отнесся к этому польскому поручику, к тому же признавшемуся, что он был курсантом немецкой разведшколы, с явным недоверием. И не только из боязни, что Мазовецкий предаст или окажется немецким агентом. Появилось и ощущение соперничества, которое вроде бы неминуемо должно было возникнуть в отряде между ним и Мазовецким.
Однако Владислав оказался истинным офицером, знающим цену такту в отношениях с командиром, а также к офицерскому слову и солдатскому мужеству. Самой страшной потерей для Беркута было — остаться в лесу без Мазовецкого и Крамарчука. И вот поручик Мазовецкий отыскался. Раненый, но, как выразился Смаржевский, все еще вполне пригодный для «сабельного рейда».
Сначала Андрею показалось, что за скалой, под которой был вход в пещеру, кто-то стоит. Потом послышались чьи-то осторожные шаги.
«Нет, не почудилось», — твердо решил он, приготовив оружие и прислушиваясь к тому, что происходило по ту сторону скалы и вообще вокруг всего этого сосново-каменистого островка. Из села доносился погребальный плач совы. С треском упал ствол сухостоя, сонно протрещала что-то свое сорока…