Конечно, было бы куда проще, если бы он был сейчас рядом с ней. Но что-то произошло с Крамарчуком, что-то с ним произошло. Чисто женское чутье подсказывало Марии, что Крамарчук не станет искать Беркута. Мысленно он уже похоронил лейтенанта, распрощался с ним, и теперь считал, что Мария Кристич должна достаться ему, только ему, как по наследству. Николаю и в голову не приходило, что после смерти лейтенанта она имела право выбора: с кем ей быть, за кого выходить замуж, кого ждать.
Иногда у Марии даже возникало сомнение: а не выдумал ли Крамарчук всю эту историю с гибелью Беркута? Слишком уж быстро отказался он от партизанства, слишком поспешно принялся женихаться, обустраивать их будущую семейную жизнь. Да, слишком поспешно. И если бы она позволила Николаю заманить себя в эти сети и прижиться по соседству со старостой, добывая мрамор для Антонеску, то чем бы она была лучше своей беспутной сестрицы Гандзи?
…Мария спрятала в дупле старой ивы свой пистолет и бросилась в эту речушку, совершенно забыв, что выйти из нее сможет лишь с насквозь промокшими сапогами, да к тому же — на заснеженную равнину. Но впереди виднелось село. И, перейдя речку вброд, она оказывалась на кратчайшем пути к той, крайней, хате, в которую обязательно постучится. Уж там она просушится и хоть немного поспит. Хоть часок. В более или менее теплой хате. Эти четверо лесных суток вконец измотали ее. Одна, в лесах, без оружия — волчьими тропами…
Ее почти не удивило, что хозяйка дома, в который она постучала, еще на пороге начала внимательно присматриваться к ней:
— Ты чья ж это будешь, дочка? Вроде как та, что к Клавке Гурнашевой когда-то в гости приезжала? Аль нет? Еще и ко мне за яблоками приходила? Мария, вроде?…
— Та самая! — обрадовалась Кристич.
— Ну, если действительно та самая, тогда заходи.
Сдержанная улыбка женщины показалась ей почти материнской. Должна же и у нее, бездомной, появиться хоть одна если не близкая, родная, то по крайней мере хотя бы мало-мальски знакомая душа!
— Ну а Клавка?… Она в селе?
— В селе, в селе. Но ты, поди, и хаты ее теперь не найдешь. У людей купили, потому что родительская ее сгорела. Да и промерзла в дороге.
— Смертельно промерзла, — охотно согласилась нежданная гостья.
На печке, в большой кастрюле, закипала вода. Вся комната была овеяна уже непривычным теплом. А курчавый светловолосый мальчишка лет двенадцати показался ей таким знакомым и милым, словно восстал из ее собственного детства.
— Звать меня будешь теткой Настей. Вряд ли помнила, эге ж? — возилась хозяйка у печи. — Ты-то как? Говорят, где-то здесь, недалеко, и повоевать пришлось. Клавка щебетала, что вроде бы из больницы тебя — да в солдаты.