* * *
Почувствовав, что ноги вновь коснулись земли, а объятия ослабли, Мария с ненавистью проследила, как, все еще не размыкая рук, Рашковский стал оседать на землю… А как только опустился у стены, брезгливо оттолкнула его и ухватила лежащее у печи полено…
Мария так и не поняла, убила она Рашковского, или же он всего лишь потерял сознание. Отскочив от него, она отбросила полено, быстро сунула ноги в сапоги и, схватив тулуп, которым была укрыта, бросилась к окну.
Шпингалеты долго не поддавались, и она рвала их, казалось, целую вечность. В любую минуту в дом могли войти. Или мог прийти в себя Рашковский. Но она видела, что в садике, куда выходило это окно, никого нет. Это придавало ей силы.
Уже оказавшись по ту сторону его, она подумала, что нужно было бы забрать у Рашковского пистолет. «Андрей, конечно, забрал бы его. И сделал бы это спокойно», — мелькнуло в ее сознании. Однако решиться на то, чтобы снова вернуться в дом, уже не смогла.
Выглянувшее было солнце опять скрылось за завесой фиолетово-серого утреннего тумана. Снег был влажный и почти не скрипел. Все замерло: ни ветра, ни голосов, ни птичьего пения. Марии следовало поскорее уходить от этого страшного дома, бежать, но она почему-то не могла отважиться на бег, словно боялась, что шаги ее разбудят, разорвут эту предмогильную тишину.
Медленно, будто во сне, она прошла через сад, прокралась вдоль заиндевевшей живой изгороди, никем не замеченная проскочила небольшую ложбину, за которой серела спасительная рощица…
Уже из-за деревьев она увидела, что за развалинами, у мостика, топчется несколько немцев, а чуть в стороне, за холмом, чернеют два мотоцикла. «Это и есть один из постов, которыми они окружили село», — поняла Мария и удивилась: никакого ощущения страха! Ни страха, ни холода. Хотя тулуп она до сих пор несла в руках.
Не спуская глаз с поста, Кристич начала неслышно, бочком, переходить от дерева к дереву, подкрадываясь все ближе и ближе к концу рощицы. И даже не заметила, что позади нее деревья уже расступились, а метрах в двухстах, посреди луга, сереет небольшой сарай-сеновал…
Хотя вечером, ложась спать, Беркут и не придал особого значения рассказу Мазовецкого о людях, которых мальчишка-пастушок заметил возле Лазорковой пустоши, но, проснувшись утром, первым долгом спросил именно об этом мальчишке. И попросил поручика еще раз пересказать все, что удалось узнать от него.
— Самое странное в этой истории — что люди были одеты в какие-то зеленоватые халаты. И автоматы у них были тоже какие-то странные, совершенно похожие на шмайсеры.