— …И отвоевался, — появился за спиной у Беркута Арзамасцев. — К этому все и шло.
— Понятно. Вместо того чтобы распугать немцев, вы начали бить друг друга. Хорошо воюем. Корбач, Кирилл и… Кто из вас посильнее?… Берем раненого и бегом к машине. Там есть несколько перевязочных пакетов. Попытаемся спасти.
Однако спасти Сигизмунда не удалось. Пуля прошла навылет, оставив в худеньком теле две уродливые раны, из которых упрямо вытекали остатки жизни. У машины Беркут промыл их подогретой в котелке водой, перебинтовал и хотел отвезти парня в ближайшее село, где мог оказаться фельдшер. Но Корбач, которого он послал разведать единственный путь, ведущий из этой каменной западни к дороге, сказал, что низина за плато превратилась в непроходимое болото, и о том, чтобы пробиться через нее на машине, не может быть и речи.
— Да и не довезем мы его, — добавил старший среди «лесных мстителей», как называла себя эта группа польских партизан, Тадеуш Гандич. — Мучиться ему уже недолго. Пусть полежит, отдохнет перед «дальней дорогой»…
Через час Сигизмунд очнулся, попросил пить, а отпив несколько глотков из фляги, которую дал ему Корбач, узнал Беркута и дотянулся рукой до его руки:
— Спасите меня, пан поручик, — молитвенно прошептал он. — Вы можете. Вас учили, вы все можете… Спасите меня, пан парашютист… Бог отблагодарит вас за меня. Я хочу жить. Я научусь воевать. Я сам виноват. Я научусь…
— Что значит «научусь»? — резко спросил Беркут, понимая, что еще минута такой мольбы, и он уже не в состоянии будет сдержаться. — Там, в лесу, когда вы напоролись на засаду, ты хорошо дрался. И немца убил, и спас Анну и Корбача.
— Убил?… Немца? Это правда: спас? — пробежала по лицу парнишки то ли судорога, то ли едва уловимая улыбка.
— Конечно, спас, — уже твердо продолжал лейтенант. — Они здесь. Анна помогала перевязывать тебя. Ты видишь их?
— Вижу, — чуть громче ответил раненый, хотя глаза его оставались закрытыми. — Вижу. Я буду жить, пан поручик? Я буду?…
— Этого я не знаю. Но знаю, что сейчас ты должен быть мужественным.
— Вы правы, я обязан быть мужественным, этого требует клятва организации «Орлы Полонии».
— Вспомни, что ты — солдат великой Польши, и что умирать нужно так же мужественно, как и жить.
— Святая правда, пан поручик, умирать нужно мужественно…
— Как и жить, — уточнил Беркут.
— Я научусь, — последнее, что сумел сказать парнишка, который в свои семнадцать лет решил возглавить народное восстание, чтобы, освободив Польшу, возродить в ней королевскую власть.
Вот только вряд ли Польша когда-нибудь узнает, с какими помыслами шел на смерть человек, чье пристанище окажется одной из неизвестных лесных могил.