Наконец Кельсер вздохнул, повернулся и стал пробираться через борозды и узкие тропинки, лавируя между большими кучами золы. Он старался не наступать на растения, хотя сам не знал почему. Растения едва ли стоили такой осторожности. Чахлые, с поникшими коричневыми листьями, они выглядели такими же подавленными, как и люди, ухаживавшие за ними.
Хижины скаа смутно вырисовывались в угасающем свете. Кельсер уже видел, как начинает сгущаться туман, постепенно заполняя воздух и оставляя от похожих на могильные холмы строений лишь размытые силуэты. Хижины никто не охранял. Надобности в страже не возникало: ни один скаа не решился бы выйти наружу после наступления ночи. Страх перед туманом был слишком силен.
«Я должен однажды избавить их от этого страха, — думал Кельсер, подходя к одному из крупных строений. — Но всему свое время».
Он потянул на себя дверь и проскользнул внутрь.
Разговор мгновенно затих. Кельсер закрыл дверь, с улыбкой повернулся и окинул взглядом помещение, где находилось около трех десятков скаа. В яме в центре хижины слабо горел огонь, а большой котел, стоявший рядом, был наполнен водой, в которой плавало немного овощей, — первое блюдо вечерней трапезы. Суп, конечно, оказался жидковат, но пахнул соблазнительно.
— Добрый вечер всем, — с улыбкой сказал Кельсер, опуская на пол свой мешок и прислоняясь спиной к двери. — Как прошел день?
Его слова разбили молчание, и женщины тут же вернулись к приготовлению пищи. Но мужчины, сидевшие у грубо сколоченного стола, продолжали рассматривать Кельсера, храня на лицах недовольное выражение.
— Наш день был полон работы, путник, — сказал наконец Теппер, один из старших скаа. — Это нечто такое, чего ты умудряешься избегать.
— Работа в поле мне и в самом деле не подходит, — ответил Кельсер. — Она слишком тяжела для моей нежной кожи.
Он улыбнулся, протягивая вперед руки, сплошь покрытые бесчисленными тонкими шрамами. Шрамы тянулись вдоль предплечий, как будто неведомый зверь многажды прошелся по ним когтями.
Теппер фыркнул. Он был слишком молод для старейшины, ему, пожалуй, едва перевалило за сорок, получалось, что он лет на пять старше Кельсера. Однако этот сухопарый мужчина держался так, словно привык судить, и ему это нравилось.
— Сейчас не время для легкомыслия, — строго произнес Теппер. — Когда мы даем приют путнику, то ожидаем, что он будет вести себя так, чтобы не возбуждать подозрений. А ты, когда исчез с поля сегодня утром, мог навлечь порку на тех, кто находился поблизости.
— Верно, — согласился Кельсер. — Но их могли избить и за то, что они встали не на то место, или слишком долго отдыхали, или просто кашлянули, когда мимо проходил надсмотрщик. Я однажды видел, как человека высекли просто потому, что его хозяин заявил, будто тот «дерзко подмигнул».