Химеры. Часть 1. Голубка на щите (Кузнецова, Воскресенская) - страница 3

В цветущих ветках орали воробьи. Проспект был пуст. Полдень.

Рамиро плюхнулся на горячее сиденье и, наконец, закурил.

— Господин Илен, угостите?

На ярком солнце Десире кажется еще более чужой и холодной. Словно призрак ушедшей зимы. Того и гляди развеется.

Девочка-химерка. Молодежи положено шуметь, шалить и радоваться жизни, а не изображать изможденных вурдалаков. Красивая же девчонка. Зачем нарисовала себе провалившиеся щеки и глазницы?

— Тебе нельзя курить. Ты же танцуешь.

— Пока можно. После двадцати брошу.

Рамиро усмехнулся. По мнению соплюшки, до двадцати — еще целая вечность. А после двадцати — старость, и придется беречь себя.

— Нет, — сказал Рамиро. — Не угощу. Твоя мать меня захомутала, и я буду мстить.

— Моя мать обвела вас вокруг пальца.

Девочка обошла машину, легко вскинула ногу в полосатом гетре и перешагнула дверцу. Опустилась на просторное пассажирское сиденье рядом с Рамиро — как бабочка, ей-богу.

— Она не договаривалась с госпожой Кариной. Пока. Ей нужна была козырная карта — ваше согласие. Теперь госпожа Карина стряхнет нафталин и возьмется ставить спектакль. Раз уж вы согласились, как же она вас бросит?

— Ах ты, дьявол! — Восхитился Рамиро. — Вот же интриганка! А ты зачем ее мне сдаешь?

Десире пожала плечами.

— Вы такой наивный. Вас легко обмануть. Театр — змеюшник, вы забыли?

— Забыл, — признался Рамиро.

Девочка бледно улыбнулась.

— Будьте осторожны. Когда даете обещания. — Она помолчала и добавила совсем тихо: — Холодный Господин все слышит.

Уставилась перед собой на дорогу, нахохлилась и замолчала. На тонкое запястье намотан шнурок, на шнурке — какая-то костяная штучка. То ли свисток, то ли брелок.

Рамиро метко попал окурком между прутьев канализационной решетки.

— Очнись. Тебя подвезти?

— Нет, у нас репетиция.

Взмах полосатой ноги — и девочка медленно бежит назад, плывет, не касаясь асфальта. Белесая, в черных пятнах, ночная бабочка. Между цветущих деревьев, к белым колоннам театра под золотой драконидской колесницей.

Мир наискосок перечеркнут радугой, неколебимо стоящей над фонтаном.

Рамиро пожал плечами и поехал в библиотеку.


Дня три всего, как пригрело солнце. Поздняя весна. Вернее, и весны-то нет никакой, сразу лето случилось. Редкие прохожие на бульварах ошалело глядели в небо и улыбались. Кто-то недоверчивый не расстался еще с зимним пальто, кто-то, в безмятежном восторге, вышел в белой маечке и сандалиях на босу ногу. Пахло пыльцой и новой, только-только появившейся пылью, горячим асфальтом и водой.

Рамиро свернул с бульвара на Четверговую площадь, проехал еще немного и остановился на углу Семилесной улицы, у здания Библиотеки Изящных Искусств, что напротив Института Истории и Архивов.