— Это я тебя поймал, идиот! — Леон сплюнул в сердцах. — Ладно, я купился на твою поганую траву, но не мечтай, что легко отвертишься. Тебя хорошенько тряханут за задницу, потому что не шмалью паршивой ты балуешься, это посерьезней будет. Нет, ну надо же, додумался — на картину дурь прилепить. Любуйся и торчи!
— Неблагодарный ты, — хмыкнул Вик. — Я тебя от твари освободил, а ты ругаешься. Она теперь в клетке сидит, тварь. — Он вздохнул, глядя на картину. — Сколько она просидит взаперти на этот раз?
До Леона вдруг дошло:
— Ты что, убийства мне клеишь? Мне? — Он расхохотался. — Нет, ты точно псих.
— Ты просто не помнишь, — От ярости Вика и следа не осталось. — Она сильная и хитрая. Любого может обмануть, кроме меня. Я слишком хорошо ее знаю. Я носил ее под сердцем, я слышал ее шепот, ее голос, ее крик. Когда у меня не осталось сил ее сдерживать, я родил ее и посадил в клетку. Думал, что навсегда. Но она вырывается. Рано или поздно. Я ловлю ее, запираю снова… — Он тоскливо глядел на картину. — С каждым разом она сильнее и сильнее.
— Родил? — Леон фыркнул. — Ты разве баба, чтобы рожать?
— А по-другому не скажешь. Ну, если хочешь — выдавил, исторг из себя. Вытошнил. Но на самом деле — родил. Потому что это моя тварь. Порченая моя часть. Мое безумие.
— То есть, это твоя жажда убийства и насилия, так получается? Это ты хочешь сбить с ног, вспороть спину… как ты там расписывал?
— Я не хочу! И не буду этого делать, она меня не заставит! Слушай, когда у тебя пузо болит, ты хочешь, чтоб оно болело? Оно тебя не спрашивает, болит и болит. Может, само не радо, но болит же!
— Другими словами, ты отрезал себе пузо и пустил погулять?
— Я запер его в клетку. Но оно вырывается… Тьфу, не пузо, а тварь! Она вырывается! Она всегда добивается, чего хочет. На этот раз она хочет хорошенькую племянницу Линды Рамирес.
— Значит, предыдущие четыре убийства — дело рук этой, как ее… твари?
— Да!
— А тварь — твоя?
— Да!
Леон откинулся на спинку стула и удовлетворенно кивнул. Глюки глюками, но это, братцы, признание. Самое натуральное. Теперь бы заставить Вика повторить его перед полицией…
А вот и ребята на помощь спешат.
Вой сирены приближался. Леон поднялся и, хрустя осколками, отправился открывать дверь.
— Ты… как тебя, Леон! — окликнул художник.
— Ну?
— Ты… говорил про наркотики… Если раскурочат клетку, тварь вырвется. Я не знал, что она теперь вселяется в людей. Если вырвется… будут опять трупы, слышишь? Не трогайте картину!
— Помолчи, а? Ты свое дело сделал, отдыхай. О своей шкуре заботься. Г-герой.
* * *
— Мой дорогой детектив, вы, наконец, успокоились?