Сверкало звездным песком полуночное небо над степями. Под копытами мягкая пыль дороги. Чуть слышен дремотный перестук подков. Посол Сарыхожа мерно покачивался на седле. Дремал? Нет! Глядя широко открытыми глазами во тьму, мурза будто сон наяву видел:
«Белая ночь, прозрачная празелень неба. За Волгой темный городишка Молок… Молог… Забыл! Оттуда уехал в Москву. Эх! Сладки меды московские! Щедр Митри–князь! Вон они, арбы–то…»
Позади чуть виднелись темные горбы накрытых кожами возов, темные тени охраны.
«Велики дары московские, а радости нет…»
Идут и идут лошади, с каждым шагом ближе юрта Мамая, с каждым шагом тяжелее глыба страха, придавившая веселье. В тревожном раздумье посол, а дорога стелется впереди бесконечно, а вон в непроглядной дальней тьме огонек, другой, все больше их, и вот уже в темной степи россыпь бесчисленных огней, точно звездное небо упало на землю.
«Нет! Небо наверху, а на земле Мамаево становье. Уже!»
Сарыхожа подобрал поводья, остановил лошадь, глядел на ордынские костры, глядел, пока зубы не начали лязгать от страха. Взглянул на небо. Там спокойно мерцали звезды, низко у окоема горела звезда. Ее луч будто уколол глаз мурзы.
«Аль–Голь? Да, он! Не надо смотреть, злая звезда! Арабы назвали ее демоном Аль–Голем, [266] арабы говорят, что временами блеск ее меркнет, что увидеть в этот час Аль–Голь не к добру. Не надо смотреть!» — так убеждал сам себя посол, но не в силах был оторваться, не видеть луча злой звезды.
«Померк Аль–Голь! Померк, явно…»
Но пришлось забыть и Аль–Голь, и страхи, и предчувствия. Какие там предчувствия, когда впереди замаячил всадник. Вот уже близко. Вглядевшись, Сарыхожа помертвел:
«Челибей! Этого баатура знает Золотая Орда. Ох, знает! Кровь потомков Чингис–хана на руках у него… Встретить его хуже, чем свет Аль–Голя увидеть. Недаром его Темир–мурзой прозвали!»
Зловещим был смех Темира, когда, вглядевшись в трясущееся лицо Сарыхожи, он сказал:
— Спеши, посол, спеши! Невзирая на полуночный час, эмир ждет тебя в своей юрте.
— Что ты! С дороги да прямо к Мамаю… — начал посол, но посмотрел в глаза Темира и смолк. «Вот он, демон — Аль–Голь…»
Темир, повторив все то же слово: «Спеши!», — огрел лошадь плетью…
Вокруг юрты Мамая кольцом горели костры. Кольцом вокруг юрты стояли нукеры. Их цепь безмолвно распалась, пропустила посла и сомкнулась вновь. Чувствуя, что ноги сами собой подгибаются, посол вошел в юрту. Первое, что он сумел разглядеть в полумраке, было стальное жало стрелы, направленное прямо на него.