Князь скрипнул зубами. «Княжество разорили, городки пожгли, сейчас посягают на основу, на кремль».
Шепот, просочившийся в уши князя Михайлы, нарушил его горестное раздумье.
— Стоит дьявол, стоит на своем, до сих пор не понял, что наше дело гиблое, что супротив всей Руси Твери устоять не мочно…
В былые времена за такие речи жди расправы, сейчас князь прикинулся, что ничего не слышит.
«Люди озлоблены, а оружие в руках у каждого. Как бы худа не было». Вспомнил, что шел сюда посмотреть на стены после отбитого приступа. Отбитого ли? Сегодня на заре полезли между двух башен на стены кашинцы, белозерцы и моложцы, да ярославская рать стояла наготове, да лучники с тына били по стенам и башням, засыпали стрелами. Где уж тут было устоять! Враги без большого труда забрались на стену, порубили защитников и… ушли.
Почему? Непонятно! Почему даже не попытались вломиться в город? Чего ждет Дмитрий Иванович?
Князь Михайло пошел по стене навстречу женщинам, тащившим убитых и раненых. Князь не слышал стонов, не слышал, что внизу под стеной попы уже начали петь панихиду по убиенным, он шагал и шагал прямо на людей, зная, что дорогу ему дадут.
Поскользнулся в луже крови, запнулся за чьи–то ноги, пошел дальше, за спиной приглушенные голоса:
— Шагает, не глядит!
— Человек кончается, а ему што…
Только после этих слов услышал негромкий стон сквозь стиснутые зубы. Не оглянулся, пошел дальше, а вслед:
— Он Ольгерда с Мамаем ждет!
— Дождется, как же! С осьмнадцатью ратями биться — дураки они, што ль…
— Это мы, дураки, за что погибаем?
— За Тверь!
— Дурень ты! Аль у тя в Твери хоромы боярские, аль анбары купецкие? За князя Михайлу помираем, а он через убитых шагает и под ноги не взглянет.
— А по мне што Тверь, што Москва — все одно Русь.
— Вот возьмут нас москвичи…
— А пущай берут, лишь бы живу остаться, а тягло тянуть што Михайле, што Митрию аль другому какому князю все едино придется.
Даже после таких воровских слов князь Михайло не оглянулся, заставил себя не оглянуться, только дернул шеей.
В десятке шагов от него ломали подожженную во время приступа кровлю стены. Хоронясь от стрел, воины топорами отбивали горящие тесины, сбрасывали их наружу в воду рва.
Вдруг удар! Пудовый камень, брошенный камнеметом, выбил короткое бревно из простенка между бойницами. Осела горящая крыша. Один из воинов повалился без крика, другой, зажав разбитое лицо, глухо повторял:
— Ух! Ух! Ух!
Князь прошел мимо, чувствуя, что его охватывает дрожь.
Нет, не гибель, не раны людей ошеломили князя Михайлу, даже слова об Ольгерде и Мамае его не тронули, сам давно догадался, что помощь не придет, но слова «што Тверь, што Москва — все одно Русь», как кистенем по голове, оглушили.