Она немедленно заплакала — крупные как бусины слезы стекали по гладким щекам. Баррет скривился.
— Мне доводилось видеть, как хнычут и женщины, и мужчины — у моих испанских пленников это получалось куда убедительнее. Они готовы на все, чтобы вывернуться непокалеченными и уберечь свое барахло. Кого ты задумала удивить?
— Не говори так.
— Почему? Ты хотела денег — достаточно больших, чтобы заделаться кем-то вроде леди. Я пытался их тебе достать, однако ты нашла себе куш поближе и побольше. Раз имеешь то, что хотела, так и оставь меня в покое.
— Дело не в деньгах.
Памела сильно побледнела — так, что крошечные веснушки выступили у нее на скулах. К женским обморокам Баррет всегда относился скептически — он легко замечал, когда падающие девушки берегли себя и выбирали место поудобнее.
— Прощай, Пэм, я ухожу.
— Питер, погоди.
Он нехотя обернулся.
Зрелище стоило того.
Миссис Форстер сползла с табурета и стояла на коленях. Ее пышная юбка распласталась по полу.
— Если ты мечтал мне отомстить, то считай, что это уже получилось.
«Эта женщина точно свихнулась, — подумал ошарашенный Баррет. — Или она бесподобная комедиантка».
Он вернулся и попробовал поднять Памелу, но не знал, за что ухватиться — всюду были или полуголые плечи или пышное, шуршащее платье.
— Ты хотя бы выслушаешь меня?
— Говори, Пэм. Но только покороче и без вранья, а не то я сразу же уйду.
— Я умираю.
Баррет встал и двинулся к двери.
— Погоди! Я не то хотела сказать — мое тело здорово. Беда случилась с моей душой.
— Для души существуют попы, а не пираты.
— Питер, не отворачивайся.
Он презрительно наблюдал, как она расстегивает верхнее платье, но вскоре понял, что ошибался — Памела освободила от шуршащего шелка только свою руку выше локтя.
Между розовым локтем и округлым плечом на светлой коже северянки поблескивал металлический обруч. Наглухо застегнутый, он охватывал руку и плотно прилегал к коже.
— Попробуй снять его.
Баррет усмехнулся и склонился над женщиной. Он провел пальцем по гладкому серебристому украшению и не нашел замка. Не оказалось ни тончайшей волосяной щели, ни даже стыка или следов пайки, которые мог бы ощутить ноготь Баррета.
— Как ты нацепила его?
— Не знаю. Этот металл не берут щипцы ювелира.
— Теперь тебе придется или носить обруч до самой смерти, или отхватить себе руку повыше локтя. Не беда, случается и похуже.
— Ты хотя бы выслушал меня, а не оскорблял.
— Говори, Пэм. Признаю, тебе удалось задеть мое любопытство.
Баррет снова сел в неудобное кресло с высокой спинкой. Памела Форстер осторожно и тщательно поправила платье — голая рука исчезла в рукаве, складки пышной юбки снова симметрично расположились по сторонам мягкого табурета.