— Могу подтвердить его слова, — вмешалась я. — Эбен подрезал траву под моим окном. Я видела, как мисс Эмили выбежала из дома и послала его посмотреть, что случилось.
Тут мне пришлось объяснить, кто я такая и что видела из своего окна. Детектив внимательно слушал меня.
— А больше вы ничего не видели? — спросил он. — Не видели, чтобы кто-нибудь входил или выходил из дома?
— Нет, — ответила я и впервые после того, как вошла в дом Ланкастеров, вспомнила о Джиме Веллингтоне. Что я могла сделать или сказать тогда, не знаю. Помню, как грудь моя сжалась и меня охватила дрожь. Но говорить ничего не пришлось. В комнате, где лежала убитая, что-то взорвалось, и одна из горничных вскрикнула и собралась бежать.
Последовало разъяснение, что звук, который мы услышали, результат вспышки — в спальне фотографировали убитую. Больше вопросов мне не задавали. Прислугу отпустили, предупредив, чтобы никто не уходил из дома, а детектив, которого, как я потом узнала, звали Салливан, снова вошел в спальню.
Я осталась в коридоре одна. Думать была совершенно не способна. Помню, как в комнате мисс Эмили громко запел кенар, что показалось ужасным, потому что пел он весело. Потом я медленно спустилась с лестницы и вышла через парадную дверь на улицу.
Не помню, что происходило в этот день потом, за исключением того, что по дороге домой встретила Лидию Тэлбот, которая разглядывала полицейскую машину. В руках она держала какие-то узлы, а лицо было белым и испуганным.
— Что случилось? — спросила она. — Пожар?
— Умерла миссис Ланкастер. Боюсь, что ее убили, мисс Лидия.
Она пошатнулась, и мне пришлось поддержать ее за локоть. Свертки рассыпались. Она не сделала ни малейшей попытки, чтобы подобрать их.
— Но я там была, — сказала она тихо. — Была там сегодня во второй половине дня. Принесла ей куриное заливное. Это было сразу после ленча. Тогда с ней было все в порядке.
Я отвела ее домой, проведя через общественный выпас, чтобы сократить путь. Я была рада, что она постепенно приходит в себя.
— Как это… как это случилось?
— Точно не знаю, но, кажется, ее убили топором. Не думайте об этом, — добавила я, увидев, что она опять начинает дрожать. — Теперь ей уже нельзя помочь.
И тут она сказала очень странную вещь:
— Она ведь была моей родственницей, женой брата. Но я ее никогда не любила. Думаю, они терпели ее, пока могли.
Тут же Лидия опомнилась и стала объяснять, что она расстроена и не соображает, что говорит, и что девочки были преданными дочерьми. Но вспомнила, как странно мистер Ланкастер смотрел не так давно то на одну, то на другую, и подумала, что у него тоже могла возникнуть такая мысль.