— Ну, задавай. — Я тогда немного размяк и подумал себе, пусть спрашивает, почему бы и нет.
— Вот смотри, — сказала она, — глобальное потепление, да? И край наш выбрали, чтоб против него взрывы устраивать, потепление отгонять. Так?
— Ну, так.
— А перед взрывами всех людей отсюда вывозят.
— Эвакуация называется.
— Да, эвакуация. И значит, никого здесь не останется из людей, правильно? И, я по компьютеру слышала, после взрывов тоже никого не пустят, очень долго пускать не будут, может, сто лет, а может, и двести. Так?
— Ну, так.
— И тогда получается, что мы с тобой здесь будем совсем-совсем одни. Только ты и я, и больше никого вообще на свете не будет. Правильно?
— Нет, ну как же не будет? В других местах будет сколько угодно.
— Не, я говорю про эти места. Как будто эти места и будут для нас вместо целого света. Ведь ни лайнеры, ни пароходы, ни самолеты здесь ходить больше не будут, нам никуда отсюда будет не выбраться, эти места будут для нас словно как целый свет, так?
— Ну… вроде так.
— А значит, если повезет, мы останемся здесь…
— Да, это если нам очень крупно повезет.
— …останемся здесь одни, как Адам и Ева из той книжки.
Я не понял.
— Кто-кто?
— Ну, бабушка мне еще читала. Там их кто-то выгнал, они остались одни и стали рожать ребеночков и народили целое человечество. А раз мы остались одни, то нам тоже надо народить человечество.
Не нравился мне такой разговор. Единственное, чего мне хотелось в тот момент, — это побыстрей обняться для тепла и заснуть.
— Тебе что, — сказал я козявке, — одного человечества мало? Ты еще одно такое же родить хочешь?
Она ответила сразу, не думая:
— Конечно! Только это будет человечество не еще одно такое же, а просто одно. Здесь же человечества нет, правда?
Я тоже ответил сразу, причем на полном серьезе:
— Не, я так не играю. Мне не надо ни одного человечества.
Козявка немного подумала и рассудительно сказала:
— Ну и ладно. Не надо так не надо. Но хоть одного ребеночка нам все равно придется родить. А то лучше еще и двух. Или трех.
Этот дурацко-кретинский треп про Еву, которая родила человечество, и про всех этих ребеночков меня начал злить. Малолетки все-таки утомляют.
— Хорошо, — сказал я. — Трех так трех. А сейчас давай спать. Я устал.
— Спи, пожалуйста, — сказала козявка. — Но сначала ты мне воткнешь.
Я даже спать расхотел от неожиданности.
— Я не понял, что я сделаю?
— Воткнешь. Чего тут непонятного?
— Что значит «воткну»? Что, куда?
— Ну, вставишь. Остальных слов я не знаю, остальные плохие.
Я понял, но не поверил, что понял.
— Вставлю? Тебе?!
— А кому же еще? Без этого ребеночки не родятся.