Сам не понимая, что делаю, я вскакиваю с места и, лавируя меж людей и обрывков беседы, пробираюсь сквозь толпу, а взгляд мой устремлен на спасительную кухонную дверь.
— …Пол, старший. Он очень хорошо говорил…
— …три месяца на вентиляции легких… в сущности, овощ…
— …местечко на озере Виннипесоки. Мы каждый год ездим. Там так красиво. Морин привозит детей…
— …недавно расстался с женой. Вроде как изменяла…
Последняя реплика пронзает болью, как когда-то рыболовный крючок, но вот я уже у двери и оглядываться не намерен. Попав в мирную прохладу кухни, под кондиционер, я просто прислоняюсь к стене — перевести дыхание. Присев на корточки возле холодильника, Линда задумчиво, словно сигару, посасывает сырую морковку и думает, как ловчее рассовать заполонившие дом продукты.
— Привет, Джад, — говорит она приветливо. — Хочешь чего-нибудь? У нас тут есть все, что душе угодно.
— Можно молочный коктейль? Ванильный?
Она закрывает холодильник и растерянно поднимает глаза:
— А вот этого нет.
— Ну, тогда я, пожалуй, сбегаю, куплю.
Она улыбается нежно, по-матерински.
— Страсти потихоньку накаляются?
— Пик уже позади.
— Да, я слышала крики.
— Было дело… прости… И знаешь, спасибо тебе, спасибо за все, что ты делаешь, что о маме заботишься и вообще…
Сначала кажется, будто я ее напугал, потом — будто она хочет что-то сказать, но в конце концов она просто засовывает морковку обратно в рот и улыбается. Из гостиной доносится мамин смех.
— Мама не скучает, — замечаю я. — Она любит гостей.
— У нее было много времени подготовиться к его уходу.
— Да уж.
С минуту мы просто молчим, исчерпав тему.
— Хорри неплохо выглядит, — говорю я и тут же готов взять свои слова назад.
У Линды грустная, изможденная и одновременно прекрасная улыбка — улыбка человека, давно привыкшего к страданию.
— Я стараюсь не думать о том, как могла бы сложиться его жизнь. Стараюсь просто радоваться тому, что имею.
— Верно. А вот мне радоваться вообще нечему. Потому что ничего не имею.
Она подходит и кладет руки мне на плечи. Я целую вечность не ощущал на себе ничьих рук, не смотрел ни в чьи глаза. Я вижу, как в глазах Линды отражаются мои слезы.
— У тебя все наладится, Джад. Сейчас тебе худо, знаю, но острая боль скоро уймется.
— Откуда ты знаешь? — Внезапно я понимаю, что сейчас разрыдаюсь вслух. Линда меняла мне подгузники, кормила, заботилась обо мне не меньше и не хуже родной матери, а я ей за всю жизнь даже спасибо не сказал. Я же должен посылать ей открытки на День матери, должен звонить, справляться о ее здоровье. Как же так? Почему за все эти годы я о ней вообще не вспоминал? На меня накатывает волна раскаяния. Каким никчемным человеком я вырос…