— Знаю, — тихо сказал он.
Лихорадочный румянец вспыхнул у нее на щеках, огонь побежал по телу, обжигая все до последней клетки.
— Что ты имеешь в виду… под этим «знаю»? Разве у тебя есть орган, которым ты мог это почувствовать?
Он метнул в нее пристальный взгляд.
— Я думал, это говорит в мою пользу.
— В твою пользу? Наоборот, все, что ты со мной сделал, становится еще более непростительным! — Кэтрин овладел новый приступ ярости. — Когда ты брал то, что я могла тебе дать, ты всегда старался расплатиться, словно я какая-нибудь шлюха, которую ты подобрал на улице! Он сжал челюсти.
— Я мог допустить ту или иную ошибку, — проговорил он после долгого молчания, — но, если наши отношения тебя не устраивали, ты могла об этом сказать.
— Вот как? Сказать? — Кэтрин едва могла говорить от бешенства. — Бог тебе судья, Люк, потому что я тебя простить не могу! Позволь только сказать тебе одну вещь. Ты можешь пойти и купить все, что тебе заблагорассудится, но меня ты купить не можешь. Я не вхожу в число товаров. Я не продаюсь. Цены не существует, так что ничего не поделаешь!
Вся дрожа, она отвернулась от него, чувства в ней бушевали. Она и представить себе не могла, что когда-нибудь будет кричать на Люка так, как кричала только что. Никакого удовлетворения она не чувствовала, только боль. Отчаянную боль, которая охватила все ее существо. Эта боль происходила от того, что он стоял рядом. Она поклялась когда-то, что больше у него такой возможности не будет. Что она не даст ненависти отравить воздух, которым она дышит. Но стена в ее сознании рушилась кирпич за кирпичом, и чувства, похороненные за ней, со всей силой мщения вырвались на свободу. А с этими чувствами пробудились и воспоминания, которые она так мучительно старалась уничтожить…
В тот день он подарил ей розу и усадил в лимузин. Даже положение Золушки не было столь завидным. Не было даже хрустальной туфельки, которую можно потерять в полночь. Он подхватил ее и увлек в тот мир, о котором раньше она только читала в журналах. Он наслаждался ее доверчивостью, простодушием, ее неумением скрыть радость оттого, что они вместе. Пять дней она купалась в море восторга. Чудесные ночные клубы, где они танцевали ночи напролет, еда в ресторанах при неверном свете свечей… и последний вечер в Лондоне — разумеется, в его гостиничном номере.
Но даже здесь Люк оказался непредсказуем. После обеда, когда она дрожала, совсем потеряв голову в его объятиях, он отстранил ее с каким-то подчеркнутым самоотречением. «На Рождество я еду в Швейцарию. Поедем со мной?» — лениво проговорил он, словно предложил просто перейти на другую сторону улицы.