Тео тоже был расстроен отъездом Люси. Он считал, что влюблён в неё, и так выразительно страдал, что тётя Фэй посоветовала маме отвести его к психологу. Я страдала молча, и мой угрюмый вид в очередной раз подтвердил мнение тёти Фэй о том, какой у меня скверный, злобный характер. Тео утешился гораздо раньше меня. Думаю, сейчас он даже не вспомнит, как выглядела Люси Доун.
После этой истории я уговорила маму отпустить меня к дедушке в Маграт. Саммертаун уже давно мне опротивел, а после отъезда Люси и вовсе казался самым унылым местом на свете. К тому же обо мне опять поползли разговоры. Думаю, это Том постарался. Я уже давно жила, стараясь не замечать хихиканья и косых взглядов, но не замечать этого становилось всё трудней и трудней. Задирать меня боялись — я всегда была очень сильной и с семи лет занималась айкидо, но ехидный шёпот за спиной тогда ещё действовал мне на нервы. В юности мы так ранимы. Да и не хотелось лишних неприятностей для мамы. Я и так была постоянным источником её огорчений. Глава местной общины пастор Нэвил то и дело донимал её вопросами, почему я так редко появляюсь в церкви, а на исповедь вообще не хожу. Однажды он задал этот вопрос лично мне — это было на похоронах нашей ближайшей знакомой, где я не могла не присутствовать. Я сказала ему, что на исповедь люди ходят, если у них действительно есть потребность исповедаться. "А разве тебе не в чем покаяться?" — мягко поинтересовался пастор. При этом смотрел на меня так, словно всё про меня знал. Теперь-то мне наплевать, что про меня знают или не знают в Саммертауне, а тогда…
Храм терпим ко всем религиозным направлениям, кроме проповедующих агрессию и всякого рода шовинизм. В моём родном городе Марионская церковь, и она вроде как ничего плохого не проповедует. А названа она так в честь благочестивой Марион, причисленной к лику святых за так называемый материнский подвиг. Сия дама провела свою жизнь, проповедуя слово Божие и лечась от бесплодия. У неё было где-то с десяток выкидышей. Последняя беременность увенчалась успехом, но Марион заплатила за этого ребёнка своей жизнью. Её предупреждали о такой возможности, но Марион сказала, что готова пожертвовать жизнью за радость хотя бы на мгновение почувствовать себя матерью, ибо предназначение женщины — рожать детей, и без этого её существование вообще не имеет смысла. Статуи Святой Марион украшали все церкви и едва ли не все общественные здания Саммертауна. Её называли героиней, а я всегда считала её дурой, хотя, конечно, в детстве никому этого не говорила. Что это за материнский подвиг? Хочешь стать матерью — усынови сироту. Это лучше, чем с лицемерной улыбкой выступать перед приютскими сиротами, читая им проповеди о смирении и благодарности за дарованную им Богом жизнь. Говорят, Марион курировала все детские дома Саммертауна и постоянно выступала перед их воспитанниками с лекциями о нравственности. Королевство Гринлендс, конечно, хорошо заботится о сиротах, но всё же я рада, что росла не в приюте, а со своей матерью. У нас с ней никогда не было общих интересов, но взаимопонимание было. Она всегда чувствовала, что я не такая, как все, и принимала меня такой, какая я есть. Она всегда за меня боялась. Наверное, потому и разрешила провести последний школьный год в Маграте. Выпихнула своего гадкого утёнка из гнезда, но не для того, чтобы поскорей от него отделаться, а чтобы уберечь. Школы в Маграте не хуже саммертаунских, а нравы посвободней. Там традиционная католическая церковь, и местная община не возмущается по поводу увлечения молодёжи языческой культурой. Мне понравилось в Маграте, ещё когда я в двенадцать лет ездила туда с мамой навестить дедушку Криса. Если точнее, он приходился нам с Тео двоюродным дедом, поскольку был братом маминого отца. Родных дедушек и бабушек мы с Тео не помнили — все они почему-то рано умерли.