— Ну, я не стерпела. Решила на него посмотреть.
— Зачем? Ну зачем?!
— Ну, может быть, еще бы что-нибудь узнала. Нужно же оправдывать командировочные расходы.
— Так. Он вышел в халате и в тапках.
— Ох… он не вышел. И я даже не позвонила в квартиру. Там был такой шум. Полиция, понятые…
— Труп…
— Да.
— Как?
— Ну, соседи кругом, люди разные. Говорят, ножом сзади. А перед этим баллончиком пыхнули. Какой-то сильный баллончик.
— Когда это произошло?
— Примерно тогда, когда мы с тобой поговорили. Где-то через час. А я растерялась и не успела к телефону в полдень.
— А потом?
— А потом сидела на берегу. Солнце такое весеннее, жаркое. Так и захотелось искупаться. Правда, лед кое-где. Вот твой янтарь…
Она дает мне камень-окатыш, сантиметров трех в диаметре, внутри жилки и точки.
— Что еще сказала Ипполита? Ему лет-то сколько вообще, Ежову?
— Лет ему так за пятьдесят. Ближе к шестидесяти.
— И что? Он на военном учете был?
— Да… Был, когда военкомат эвакуировался…
— Да он же не должен там быть. Он же старенький. А звание какое?
— Маленькое какое-то, лейтенантское.
— Собирайся, Катя. Кажется, я разрушил и этот дом. Придется нам перейти на нелегальное положение.
— Опять через озеро?
— Если удастся выйти из комнаты, то потом и решим, как быть. Сложи самое необходимое. Документы. А мне нужно немножко выпить. Где-то оставался джин.
Бригада по устранению никогда не станет возвращаться в одном вагоне после окончания дела. Это была бригада, так как Роме одному такое дело не по плечу. Это счастье, если все не так. Но кажется, счастье заканчивалось.
Нас взяли недалеко от дома, теми самыми баллончиками отключили от света, от будущих пляжей и нынешних прогулок.
На этот раз вечность расщедрилась, словно бы выпитый спирт и сожранное мясо были приняты ею как жертва, но тогда Старик с этим домом, озером, молитвами и отчаянием оказывался посредником, и не более, жрущим настоятелем капища, вызывающим миражи. Когда он очнулся под утро и встал испить воды, увидел Алеиду. Шагнул было, но тот же барьер не пустил, хотя и позволил быть ближе к женщине, которая пришла к ним в предгорья после того марша в шестьсот миль, когда не успевали хоронить товарищей, когда уже брали города, но никто не верил в победу. Когда колючие травы кололи ноги, а обувь была не у каждого. Но у каждого было оружие. Ситуация стремительно менялась.
— Что ты хочешь сказать, говори, может быть, я пойму…
Он пытался сложить движения губ, глаз, догадки и намеки знакомого лица, чтобы потом пришло другое и можно было догадаться о третьем.
— Птица? Ведь ты сказала про птицу? Она закивала головой, заморгала.