Я спешу на почту — она закрывается в четыре тридцать, — бросаюсь к окошку приема корреспонденции. Я не спала уже две ночи, волосы у меня в прямом смысле слова стоят дыбом. Почтовый служащий в ужасе таращит глаза:
— Что, сильный ветер на улице?
— Прошу вас. Можно отправить это сегодня? В Нью-Йорк.
Он смотрит на адрес.
— Почтовый фургон уже ушел, мэм. Придется ждать завтрашнего утра.
Он ставит штемпель на посылку, а я отправляюсь домой.
Дома сразу же прячусь в кладовку и звоню в офис Элейн Штайн. Секретарь соединяет, и хриплым, усталым голосом я сообщаю, что сегодня отправила рукопись.
— Последнее совещание состоится через шесть дней, Евгения. Рукопись не просто должна прийти вовремя, у меня еще должно остаться время прочитать ее. Что весьма маловероятно, надо сказать.
На это нечего ответить, поэтому я лишь бормочу:
— Понимаю. Спасибо, что дали мне шанс. — И добавляю: — С Рождеством, миссис Штайн.
— Мы называем это Ханука, но благодарю вас, мисс Фелан.
Закончив разговор, выхожу на террасу, смотрю на холодные поля. Я устала как собака и даже не замечаю, что у дома стоит машина доктора Нила. Должно быть, он приехал, пока я была на почте. Облокотившись на перила, дожидаюсь, когда доктор выйдет из маминой комнаты. Со своего места я вижу дверь спальни, она плотно закрыта.
Наконец доктор Нил выходит, останавливается рядом со мной.
— Я дал ей кое-что, чтобы облегчить боль, — говорит он.
— Боль? Маму тошнило утром?
Старый доктор Нил пристально смотрит на меня мутноватыми голубыми глазами. Он долго молчит, словно принимая какое-то решение.
— У вашей матери рак, Евгения. Выстилающей желудка.
Пальцы судорожно сжимают перила. Я потрясена, но все же — разве я не догадывалась об этом раньше?
— Она не хотела вам рассказывать. Но поскольку она отказывается ложиться в больницу, вы должны знать правду. Следующие несколько месяцев будут… довольно тяжелыми. Для нее и для вас.
— Несколько месяцев? И… все? — ахаю я, испуганно прикрыв ладонью рот.
— Возможно, чуть больше или чуть меньше, дорогая. Хотя, зная характер вашей матушки… — он косится на дом. — Можно предположить, что она будет бороться как дьявол.
Сил ответить у меня нет.
— Звоните в любое время, Евгения. И на работу, и домой.
Вхожу к маме. Отец сидит на софе у кровати, глядя в пространство. Мама опирается на подушки. Увидев меня, чуть закатывает глаза.
— Итак, он тебе рассказал, — констатирует она.
С подбородка у меня капают слезы, я беру маму за руку:
— Как давно ты знаешь?
— Около двух месяцев.
— Ох, мамочка.
— Прекрати. Евгения. Охи тут не помогут.