Но даже и не заметил такую потерю.
"Вот чего нагрянул!.."
"Кто?" - ехал с хутора и думал Стройков.
Никаких следов. Ничего нет. Но кто-то убил ударом топора спереди, выше лба. Значит, видел убийцу Желавин. Но его теперь не спросишь. В районе, в больничном морге лежит с изгнившим, облезлым, страшным лицом.
Схоронят, как приедет жена. Телеграмму ей послали в Москву.
Не просто убили за часики на руке и за карманы, в которых, может, что и было,- нашли лишь ржавую зажигалку.
Было что-то, было что-то. Кому-то только так и надо было кончать.
Стройков еще раз оглядел то место, где убили. И от дороги-то недалеко, а глухота.
Вот оно, это место, среди елок. Разворочен зеленый мох, только сверху зеленый, пучками на длинных, в метр, рыжезато-красных корневищах, на них сухая, как пепел, земля.
Стройков сел рядом с ямой во мху, закурил.
"Проглядел я тогда",- снова пожалел он. Но как и тогда, так н сейчас не знал, как раскрыть всю эту историю. Убили топором... Топор! Может, им дрова сейчас колют, а вот попробуй узнай. Нет, такой топор страшновато при доме держать. Новый топор нужен... Кто новый топор купил? Заходил в лавку? Да мало ли кто покупает топоры. А кто убил, тот здесь и покупать не станет,
Стройков встал и обошел во мху вокруг ямы. Ноги до колек проваливались.
Черно в яме, сухо, как в печи. На корневищах поблескивают сороконожки и ползают муравьи.
"Кто?.. Кто?"
Подождать надо. Что-то мелькнет непременно.
Он тронулся дальше - в район, домой.
Еще только чуть за полдень, а в лесу сумрак. Тут тяжело достается свет даже соснам. Сгорбились стволы в сучьях - весь сок, все стремление туда, к вершине, только бы не упустить свое пространство под небом. Небо в голубых между облаков озерах света. Света бесконечно много, он неиссякаем, но его будет мало тому дереву, над которым другое возьмет верх, застит его. И вот они, эти заглушенные деревья, накренясь, чуть держались за землю подгнившими корнями. Оттуда, с вышины, долетают прозрачные и золотистые стрелы света, разбиваясь, вспыхивают в чаще рябин и орешников.
Под ними еще темнее сумрачный вечер этого леса. Тут ярко-красные сыроежки, мох, под зелеными буграми которого истлевает прах упавших деревьев, сладит и дурманит тут сыростью преющих купырей.
Но как ни высоки эти сосны, хилость, цепляющаяся за них, погубит лес. Они последние, эти сосны. Подроет их, смена чахнет в этом хаосе, в скрывающих живую землю мхах.
"Как острашился лес",- подумал Стройков, угнетенный этой обреченностью и безмолвием: птиц даже не было слышно.
Закущена травой дорога, недоброй называли с тех пор, как, оступившись, замерз в обнимку с березой отец Мити - Федор Григорьевич.