Лопата со скрежетом ткнулась во что-то.
Кирьян ближе к земле поднес фонарь. Стройков оттолкнул Никиту, который руками полез под лопату.
Никанор осторожно подрезал дернину и слегка отвернул ее.
Стройков ощупал в глубине теплую парную землю - стронул что-то тяжелое... Выдрал заплетенный корнями топор... Колун!.. Быстро пучком травы смел землю и ржавчину.
На лопасти топора клеймо, три буквы: "Ж. Ф. Г."- Жигарев Федор Григорьевич.
Так вот какая тут тайна хранилась!
Стройков тяжело поднялся, даже как-то качнулся, держа на ладонях перед собой колун.
- Значит, тут, сволочь, зарыл и сам сдох,- выругался Стройков.- Вырыто при свидетелях. Все видели? Все видели? Подпишетесь потом. Вот и все... Вот и все,- повторил он уже для себя, что дело окончено: убийца Федор Григорьевич Жигарев. В ожидании кары не выдержал и покончил с собой - так теперь можно было объяснить гибель его, смертную его обнимку с березой, которой и избавился от всех мук своих и от позора суда, оставил тут и улику на себя в предвидении этой спасительной для сына ночи.
Вот и пришел конец всем толкам, догадкам и слухам.
"Фене спасибо надо сказать",- подумал Стройков. Он еще раз оглядел страшный топор, клеймо на котором долго, с пристальностью словно бы озирал фонарь,- приблизился к лезвию, увидел зарубку и отшатнулся.
ГЛАВА III
В сентябре полили дожди. Хлестало и моросило с беспросветно хмурого неба. Залило огороды, где на грядах набухшие влагой кренились сахарно-белые кочаны капусты. Из леса, как из бочки, пахло квасным духом преющей листвы.
Неистова была глухая горечь осин в дождливую эту пору.
Угра замутилась, поднялась - вышла из берегов, затопила кусты и клади, которые тряслись в мятущейся воде.
Лодки оттащили на косогор, ближе к дворам, чтоб не унесло.
В один из этих дней Гордеевна зашла в баньку на своем задворье.
В сенях баньки с раскрытой дверью и маленьким оконцем Никанор подплетал старый норот: хотел сразу же, как сойдет разлив, поставить норот на сеже; может, и напрет рыба по мутной воде.
Гордеевна прикрыла дверь, и в баньке сразу потемнело, лишь смутно слезилось в дожде оконце, перед которым махал дочерна выспевший репейник.
- Слышал, отец, что бабы-то говорят?
Никанор ножом срезал сучок с лозового прута.
- По такой погоде бабам только и говорить. Делать нечего, да и сырость языки смазывает для п\ щего вращения.
Гордеевна терпеливо выждала, пока отшутится муж, и сказала со строгостью и тревогой:
- Говорят вот что: будто Кирька наш с Фенькой стреваются.
- Языки длинные, да болтовня короткая. Было бы что, не так сказали бы. А то - стреваются...