Больше нас никто не тревожил.
– Ну как тут? – спросил я, входя с очередной жертвой в покосившуюся дверь комнаты.
– Никак, – вздохнул Дорофеич. – Кто-то что-то об этих типах слышал, но как-то краем уха. В принципе ничего удивительного: город ведь немаленький, и этих монахов тут как пчел в улье.
– Да уж. – Я пристроил спящего монаха в уголке, а сам отправился в соседнюю комнату, около двери которой с грозным видом прохаживался наш Батон.
Завидев меня, он тут же потребовал пароль, за что и получил промеж ушей. Пароль оказался верным, и кот, взяв под козырек (или под ухо, – головного убора у него ведь отродясь не было), быстренько ретировался в сторонку. Я улыбнулся и, открыв дверь, шагнул внутрь… лучше бы я этого не делал. Большая комната, по размерам примерно как спортзал в обычной средней школе, только с окнами под самым потолком, причем такими узкими, что даже Батон с трудом пролезет. Здесь-то мы и содержали наших пленных, которых уже набралось больше десятка. И вот едва я переступил порог, как большинство из них устремилось ко мне.
Невысокий толстенький тип в сером балахоне и мятой посудиной в руке:
– Господин Оба-Вам, я должен ответственно заявить, что мне сегодня недоложили каши, а это прямое оскорбление почитаемой мною богини пресветлой Артуиды, ибо я служитель ее, и к тому же моя посуда для еды не очень вместительна.
(Блин, да у тебя миска с тазик величиной, да и сам ты не выглядишь изнывающим от голода.)
Худой высокий монах с козлиной бородкой и плаксивыми глазами:
– Господин, а вон тот усатый еретик, вступив со мной в теологический спор, гнусно стукнул меня по голове томиком своего еретического учения, и это очень больно.
(Да уж, печатное слово – великая сила, а в хорошем переплете – это вообще оружие массового поражения, особенно в дискуссиях.)
Коротышка в черной рясе с желтым поясом, длинными жидкими волосенками и большим фингалом под левым глазом:
– А я хочу вам ответственно заявить, что еретичные последователи Алуна и Коша очень плохо о вас отзывались, за что я лишил бы их следующего обеда и передал бы все мне как единственному представителю настоящей веры. Чтобы я, значит, съел бы все и молился о вашем здравии с удвоенной силой.
(Ага, два раза.)
Богобоязненный старичок с каким-то нехорошим блеском в глазах:
– Молодой человек, может быть, вы все-таки послушаете мою проповедь о большом пальце правой ноги божественной Райдулии. Это очень просветит вас и направит на путь истинный.
Лысый шкет в мантии, разукрашенной какими-то значками:
– Нет, это ересь, на самом деле палец не правой ноги, а левой, и не большой, а маленький.