Если я и был чему-то рад, так это потеплению отношения Прокула к божеству, которому я поклонялся. В городском храме служил теперь новый священник. Ювентий умер: некоторые утверждали, что его отравил один из аколитов, другие считали, что священник отравился сам после шума, поднятого Прокулом в Сенате из-за распятия Сэмия.
Молодой Марат все еще служил в храме, но я бывал там нерегулярно и видел его время от времени, когда мы выходили в город. Он всегда улыбался и говорил мне что-нибудь хорошее.
Несмотря на такое настроение, я был подавлен гневным уходом Цезаря из дома Прокула. Много дней я чувствовал страх, считая себя причиной их ссоры.
Однако Прокул не казался расстроенным. Он занимался домом, каждый день спускался с холма на заседания Сената, заглядывал в гости к своим коллегам и оставался все тем же приятным человеком. Наблюдательный и чувствительный к нуждам других, он заметил мой подавленный вид, отозвал в сторону и спросил, в чем дело.
— Когда столь долго я не слышу смеха Ликиска, мне начинает чего-то не хватать. Что произошло?
Я с грустью ответил, что боюсь, как бы я не обесчестил наш дом.
— Глупости, Ликиск. Цезарь был тобой доволен. Он не мог сдержать похвал.
— Но он так быстро собрался и ушел в гневе, — заметил я.
Прокул похлопал меня по плечу.
— Это не имеет к тебе никакого отношения. Это всего лишь политика.
Воодушевленный, я с головой окунулся в цветущие весенние месяцы, счастливый как никогда. В самый разгар весны мы оказались свидетелями почетного прибытия в Рим генерала Гая Поппея Сабина, героя войны во Фракии. Фракийские повстанцы не желали вступать в армию. Прокул говорил, что эти горцы — вздорные типы, редко подчинявшиеся даже собственным вождям. В пересеченной местности драться было тяжело, но генерал Поппей разбил их. Тогда народ Балканских гор сдался и вынужден был подчиниться Риму.
Мне было интересно слушать об этой войне, поскольку на ней был Марк Либер, поэтому когда сенатор Прокул задал в честь генерала Поппея пир, я ловил каждое его слово, надеясь услышать что-нибудь о Марке Либере. Прислуживая всю жизнь за столом, разнося кубки и бокалы, я превратился в отличного подслушивающего (отсюда взялась моя репутация сплетника!). Наливая Поппею вино, я слышал увлекательные рассказы о том, как великолепно мой трибун проявил себя во время кампании. Более того, я узнал, что он закончил войну в добром здравии. Я надеялся, что у него не будет новых шрамов, если и когда он вернется домой в увольнительную и попросит меня сделать ему массаж. Однако Поппей не сказал, приедет Марк Либер домой или нет.