— Ты бы видел его мать, Гай. Самая прекрасная и очаровательная женщина, какую я только встречал.
— Ты говоришь так о каждой женщине, которую видишь.
— Гай, она действительно была красавицей. Взгляни на Ликиска, если хочешь понять ее красоту.
— Марк, ты смущаешь парня.
— Нет, — сказал Марк Либер, взглянув на меня. — Вряд ли есть то, что способно смутить Ликиска. Он крепкий. И к тому же, эксперт в массаже. Ты не узнаешь, что такое массаж, пока его не сделает тебе Ликиск. Когда мы с Гаем примем ванну, сделай нам массаж. Пусть Ликас принесет вино и что-нибудь поесть. А ты расскажешь нам все слухи.
— Все сенсации, — рассмеялся центурион.
— Особенно сенсации, — поддержал его трибун.
Их смех доносился из сада, пока я бежал на кухню за вином и едой.
— Я сам принесу, — сказал я Ликасу.
— Ну разумеется, — сказал он, усмехнувшись.
Лежа на диванах, солдаты походили на статуи богов в саду, подставляя солнцу загорелую кожу. Они обрадовались вину, печенью и фруктам, и пока ели, а я рассказывал им новости, оставив визит Цезаря напоследок.
— Старый козел что-то задумал, — мрачно пробормотал Марк Либер.
Когда новости иссякли, они перевернулись на живот, а я начал работать пальцами, снимая боль и напряжение с крепких мышц.
— Замечательный мальчик, — вздохнул центурион, когда я его массировал.
Подмигнув мне, Марк Либер сказал:
— Думаю, Ликиск, мой друг Гай положил на тебя глаз. — И указал центуриону на статую Приапа, чтобы тот обратил внимание на его сходство со мной. Центурион был щедр на похвалы.
Вечером в доме состоялся праздник, и его причина была гораздо более приятной, чем посещение Цезаря или генерала Поппея. Солдаты, одетые в белые тоги, сидели за столом, заметно радуясь возможности побыть без формы. Между ними расположился Прокул. Все они налегали на приготовленные Ликасом блюда. Вино текло рекой. Комнату наполнял аромат мяса, пирогов и деликатесов, привезенных в Рим на кораблях сенатора.
Зачарованный рассказами о войне во Фракии, я ждал поблизости, помогая Ликасу или наполняя кубки вином, однако мои глаза то и дело возвращались к лицу сидящего рядом с отцом Марка Либера: он был то серьезным, то веселым, то печальным, то смеющимся.
Позже, когда я стоял перед Гаем Абенадаром, совершая ритуал раздевания и готовя его к наслаждениям, которые символизировал идол с моим лицом, выяснилось, что центурион — довольно проницательный молодой человек.
— Ты очень высокого мнения о Марке, Ликиск. Думаю, ты в него влюблен.
— Это не так! — воскликнул я.
— Не надо от меня скрывать. Мы с ним товарищи, друзья. Ничего больше. Разве он не знает, что ты к нему чувствуешь?