Щеколда стукнула как раз перед носом Кости, и ни он, ни другие не увидели, как обрадовался внуку дед, как сунул в его ладошки свою холодную ладонь и спросил:
— Испугался? — Мишук молча сглотнул комок слюны, а дед попытался погладить его по мягким вихрам, но рука не поднялась, не одолела боли, и удалось только прошептать: — Меня не скоро увезут...
Мишук, конечно, не верил ни в какие приметы, но все же положил пальцы на рот деда, коснулся его белых-белых усов. Мама говорила, что возле удачи надо тихо ходить, как возле птицы, которая может улететь...
— Дедушка! — он хотел сказать ему это.
— Не разговаривать! — велел врач из промятого кресла.
Был он каким-то неприятным, тяжелогрузным. Короткий пиджак не сходился на животе, устроившемся на коленях, а крылато распахнулся. И Мишук подумал, что врачу в самый раз вылететь бы в форточку, но, конечно, тяжесть невероятная и форточка закрыта наглухо.
Газета, читаемая врачом, зашуршала, опустилась, прилипла к животу.
— Мальчик...
— Мне с ним лучше, — перебил дед. — Пусть... Ну, пусть!
И Мишук прижался к деду, стараясь занимать поменьше места на постели, а врач поднял газету.
— Даром время теряете, — вежливо проговорил дед.
— Вы не наставляйте меня, — проворчал доктор, спрятавшийся за газетой. — У меня для этого начальство есть!
— Вы ведь «скорая»... Вас, может, другие ждут.
Врач смял газету и сунул под ручку кресла, а сам поднялся и заходил по комнате, довольно проворно. И остановился:
— Мальчик! Иди поиграй...
— Иди, Мишук, — прибавил и дед.
И Мишук неслышно удалился, а врач спросил Михаила Авдеевича с той душевной открытостью и простотой, с какой вдруг начинают говорить очень уставшие люди:
— Можете вы мне по-человечески объяснить, в чем дело?
— Могу... В больницах умирают... А мне именно сейчас умирать никак нельзя...
— Но она ведь не спрашивает, когда кому...
На толстом лице врача повисла ехидная улыбочка.
— Есть домашние дела у меня. С детьми...
— На жену оставьте, — улыбка исчезла.
— Боюсь, не справится. Она у меня слишком добрая.
Доктор всколыхнулся:
— Так можете вы хоть для нее полечиться? Я хочу, чтобы вы еще долго жили. Для хорошей жены, черт побери!
— Хорошую женщину дала мне судьба, — повторил Михаил Авдеевич. — Терпеливую...
— Можно позавидовать, — врач заходил тише, раздумчивей, — это... это... это... даже слов не подберу, не знаю, как назвать...
— Извините, любовь, — подсказал старый горновой. — Где любовь, там и терпенье...
И врач снова остановился перед самой его кроватью:
— Положение серьезное. Вы не учитываете возраста.
— Я молодой.