— Ничего себе — выброшенным, Вадим Тиберьевич! Одно из самых крутых изданий Питера на дом приезжает, об интервью упрашивает…
— А… Это все так, суета… жизнь прошла, словно не было ее… О чем, бишь, мы?
— О товарище Черных, о черном резиденте.
— Ну… что еще тут можно… Да, черный резидент. Не сказать, чтобы совсем рядовой случай, но довольно обычный в истории разведок. Разве что прикрытие у него было очень уж… экстравагантное.
— Какое?
— Хы-хы… Наш был человек, воистину патриот, не пожалел себя для Родины. Ему когда Героя Союза давали — ни у кого из сведущих даже не скрипнуло в голове — позавидовать, там, или грязью облить, хотя бы в приватных разговорах… Все понимали: горбом заработал, тяжким трудом заслужил! Внешность у него оказалась располагающая к некоторым авантюрным соблазнам со стороны нашего оперативного центра… Москвич, ростом невысок, полноват, плечики покатые, руки-ноги коротковаты, глазки круглые, нижняя губа припухлая и слегка отвисшая, брови серпиками, волосы ежиком, даже эпикантус присутствовал… Короче говоря, наши хирурги великолепно и легко замаскировали имеющуюся внешность под синдром дауна, в то время как мы подменили его самого на местного дауна, весьма удачно подменили, бескровно, осуществили переезд из Сиракуз в Палермо… — и стал Черных работать. Никто его не трогал и не потрошил, ни контрразведка, ни мафия, для всех он был вроде мебели, никто при нем не таился… А это, дорогой Антон, ценнее золота и живой воды, ибо он — видит людей вокруг, видит такими, как они есть, а они его — нет! Время от времени нам приходилось менять его окружение: сиделки, родственники опеки, святые отцы… Денег для него Москва не пожалела, организовала типа огромного наследства от кого-то там, которыми он сам пользоваться не мог, в силу якобы недееспособности, как и всякий даун, однако, формально — владел. По легенде — очень любил петь Интернационал и всюду в доме развешивать алые флаги с советской символикой. Отсюда и удобства для нас: ни у кого, кроме полиции, не вызывали вопросов мелькания вокруг него всяких разных личностей, всегда гораздых якшаться с красным сбродом и поживиться чужими большими плохо лежащими деньгами. Жизнь есть жизнь: бывало, что в окружении Черных полиция (или даже контрразведка, но в случайном порядке, типа, мимо пробегая) то нашего прихватит, то мафиста-афериста, но сам он всегда был вне всяческих подозрений! Никто, нигде, ни разу! Ни те, ни эти!
— Круто! Но я бы с ним не поменялся, даже за звезду Героя! Можно, я покурю?
— Нельзя.
— Я не здесь, я выйду?