Плохо. Плохо, плохо, малоубедительно, скомкано, аргументов ноль, одни завывания. Этот Маков отгавкается точно такими же безумными эмоциями, потом велит своей Манечке-Леночке выдавать квитанции всем посетителям, потом вместе, за чаем или кофе, они повздыхают над своей тяжелой участью — работать с дебилами и кляузниками, а на следующий день, вряд ли через два, забудут и о нем, и о перебранке, и даже о своем мимолетном, сгоряча принятом, намерении предохраняться квитанциями.
Бессмысленно и бесполезно. Что толку яриться, получая тумаки и царапины от этого несовершенного мира, когда гораздо проще назначить в своем воображении субъективные невзгоды объективными, тем самым избавив себя от львиной доли переживаемых обид… То есть, вполне конструктивно будет уравнять в правах подлую простуду с кашлем, подобно манне небесной упавшую на прохожего, в придачу к дождю из низких грязно-серых весенних туч, и жлобские манеры постсоветского сервиса! И то и другое огорчает, и то и другое причиняет неудобства, и то и другое приводит человека в немалое раздражение, но… Исчезли тучи дождевые, улетели в сторону Балтийского моря — пусть и оставив в груди простуду с кашлем — и уже забыты навсегда! Нет жажды помнить их очертания, гнусные повадки, мстительно мечтать о распылении оных при помощи алюминиевого порошка, сброшенного на них малой муниципальной авиацией… Вы, господин Маков, всего лишь досадистая щепка-заноза из дощатого забора, преградившего путь одинокому страннику — зачем я буду мстить занозе, мерзкому собачьему лаю, порыву мокрого ветра?.. По разуму и жажда. Мне, всего лишь, нужны фотографии на визу, плюс сама виза, плюс оплаченная путевка в Париж, «восемь дней, семь ночей», включающая в себя проживание и убогий континентальный завтрак… И обувь, чтобы ноги не сбить — которые все равно будут сбиты вдребезги к концу недели, и пластыри на костяшки пальцев руки — за три-четыре дня все пройдет, а без пластырей — дольше будут заживать, дело известное… Луку показалось, что сотрудница фотоателье о чем-то спросила его… по крайней мере смотрит на него словно ожидая ответа… но — лень выныривать из грустных мечт в унылую действительность, лень пытаться понять ее слова, поддерживать пустой диалог… Переспрашивает — вот ведь досада…
— Где как. В центре прошел, а здесь — вроде бы и сгущается что-то такое, но асфальт пока сух. — Голос у Лука равнодушный и тусклый, ибо он справился с собой, ему уже действительно глубоко плевать на судьбу обитателей этой каменной конуры, на уровень их материального благосостояния и даже на судьбу файлов с его, Лука, изображением. Если ему и дальше посчастливится с поездками, то все равно придется фотографироваться заново, дабы фото, согласно требованиям визовых служб развитых демократических государств, были свежими. А службы те — ох, бдительны до пришельцев с сибирского востока, любому Кагебе фору дадут. Сейчас у Лука волосы до плеч, а завтра ему вздумается состричь их под ноль — с кем потом объясняться, кому рассказывать о роли собственных прихотей в творческой биографии? Но даже и просто хранить у себя такие файлы — огорчение сплошное, особенно для женщин, ибо сфотографированное лицо, в отличие от оригинала, не стареет, не толстеет, не покрывается новыми морщинами, пятнами и прочими сединами… Стирайте к хренам, господин Маков, вы мне никто и ваши файлы тоже.