Он стоял, наклонясь над макетом Акрополя, с чуть нахмуренным лбом, и бормотал: «Понимаю, понимаю, понимаю». Джентльмен, смотревший на экспонат через его плечо, вздрогнул, пристально посмотрел сквозь сильные очки и воскликнул:
— Конечно! Я могу забыть лицо, но никогда не забуду голос. Конечно! Вы один из наших бывших воспитанников.
То был мистер Дьюси. Морис ничего не ответил. Алек придвинулся бочком, желая участвовать.
— Конечно, вы учились в школе мистера Абрахамса. Погодите-ка! Погодите! Не называйте вашего имени. Я хочу вспомнить. Я непременно вспомню. Нет, вы не Сэнди, не Гиббс. Знаю, знаю. Вы — Уимблби.
Как это похоже на мистера Дьюси — перевирать факты! На свое собственное имя Морис откликнулся бы, но теперь ему захотелось солгать; он устал от бесконечной приблизительности, он слишком много от этого страдал. И он ответил:
— Нет, мое имя Скаддер.
Поправка вырвалась как первое, что пришло на ум. Она была готова к употреблению, и когда он произносил ее, он знал, почему. Но в миг просветления заговорил сам Алек.
— Это неправда, — сказал он мистеру Дьюси, — Скаддер — это я, и у меня есть серьезное обвинение против этого джентльмена.
— Да, ужасно серьезное, — заметил Морис и положил руку Алеку на плечо так, что пальцы касались шеи. Он сделал это просто потому, что ему хотелось это сделать, а не по какой-то другой причине.
Мистер Дьюси ничего не понял. Лишенный подозрительности, он принял это за неуклюжую шутку. Темноволосый молодой человек, такой приличный с виду, не мог быть Уимблби, раз он утверждает, что он не Уимблби. Мистер Дьюси сказал:
— Простите, сэр, со мной редко случаются подобные ошибки, — и затем, решив доказать, что он не старый дурень, он обратился к умолкнувшей паре на тему Британского Музея: это не просто собрание редкостей, но место, в которым каждый может почерпнуть… э — э… стимулирующее место… оно вызывает вопросы даже у маленьких мальчиков… на которые и отвечает… без сомнения, не всегда адекватно — покуда терпеливый голос не позвал:
— Бен, мы ждем.
И мистер Дьюси присоединился к жене. Когда они отошли, Алек отбежал в сторону и взмолился:
— Все нормально… Я больше не буду к тебе приставать.
— Куда ты собираешься пойти со своим серьезным обвинением? — спросил Морис, внезапно став грозным.
— Не знаю. — Алек обернулся на Мориса, и его румянец выделялся на фоне совершенных, но бескровных античных героев, которые никогда не знали ни смущения, ни бесчестья. — Не беспокойся, теперь я тебе не сделаю ничего плохого, ты слишком смелый.
— К черту смелость, — огрызнулся Морис, впадая в гнев.