— Конец чего?
— Нашей дружбы.
— Мистер Холл, вы слышали, что я говорю?
— Я слышал все, что ты сказал, — задумчиво произнес Морис и продолжал точно таким же тоном: — Скаддер, почему ты думаешь, что любить одновременно мужчин и женщин «естественно»? Ты написал так в своем письме. Для меня это неестественно. На самом деле я пришел к мысли, что «естественно» означает любить себе подобных.
Кажется, собеседник заинтересовался.
— Выходит, вы не можете заиметь собственного малыша? — спросил он, посуровев.
— Я обращался по этому поводу к двум докторам. Ни один не помог.
— Значит, не можете?
— Не могу.
— А хотите? — спросил тот почти враждебно.
— Хотеть немного пользы.
— А я могу жениться хоть завтра, если захочу, — похвастался тот. Произнося это, он заметил крылатого ассирийского быка, и выражение его лица стало наивно любопытным. — Довольно большой, не правда ли, — обронил он. — Наверно, у них были хорошие машины, чтобы сделать такое.
— Видимо, так, — согласился Морис, на которого бык тоже произвел впечатление. — Не берусь судить. Кажется, здесь есть еще один.
— Так сказать, парочка. А это что, орнамент?
— У моего пять ног.
— И у моего. Вот интересно-то.
Стоя каждый у своего чудища, они глядели друг на друга и улыбались. Потом его лицо опять стало суровым, и он сказал:
— Ничего не выйдет, мистер Холл. Я понимаю ваши уловки, но вам не одурачить меня дважды. Будет лучше, если вы поговорите со мной, не дожидаясь Фреда, скажу я вам. Вы позабавились со мной, теперь надо платить. — Он был красив в своих угрозах — вплоть до зениц очей, которые предвещали зло. Морис всматривался в них осторожно, но зорко. И ничего не родилось из той вспышки вовсе. Она рассыпалась, как шлепок грязи. Что-то приговаривая себе под нос о том, что «вам следует хорошенько подумать», Алек сел на скамейку. Морис тут же сел рядом. Так продолжалось минут двадцать: они бродили по залам, точно ища чего-то. Рассматривали то богиню, то вазу, потом в общем порыве переходили дальше, и единение их было тем более странным, что внешне они пребывали в состоянии войны. Алек вновь принимался за свои намеки — страшные, подлые — но почему-то они не портили промежуточного затишья, и у Мориса никак не получалось ни испугаться, ни рассердиться, он лишь сожалел о том, что человеку приходится попадать в подобные передряги. Когда он решался ответить, они встречались глазами, и его улыбка иногда отражалась на губах супостата. Возрастала уверенность, что тот и впрямь действует вслепую: ситуация была почти похожа на розыгрыш и скрывала нечто реальное, действительно желанное. Серьезный и сдержанный, он продолжал стоять на своем, и если не переходил в наступление, то лишь потому, что кровь его не была горяча. Чтобы ее взволновать, требовался удар извне, и случай это устроил.