Морис ничего не понимал. Потом лицо у него помрачнело.
— Это не имеет ничего общего с подобной мерзостью, — сказал он запальчиво. — Худо-бедно, но мне удается сохранять чистоту.
Казалось, доктора Бэрри это задело. Он пошел запирать дверь, говоря:
— Хм, значит импотенция? Давай посмотрим, — довольно презрительно.
Морис начал рывком сдергивать с себя одежду, в гневе отбрасывая ее в сторону. Он был оскорблен подобно тому, как раньше сам оскорблял Аду.
— С тобой все в порядке, — таков был вердикт.
— Что вы имеете в виду, сэр, под словами «все в порядке»?
— То, что сказал. Ты здоровый мужчина. Не о чем беспокоиться по этой части.
Морис сел у камина, и доктор Бэрри, хоть и был туп на впечатления, все-таки заметил позу. Она не была художественной, но, тем не менее, могла быть названа величественной. Морис сидел в обычном своем положении, и его тело, равно как и его лицо, казалось, упрямо глядит на пламя. Он не собирался сдаваться — почему-то у доктора сложилось такое впечатление. Быть может, он медлителен и неуклюж, но если он однажды умудрялся понять, чего он хочет, он держался этого, покуда Земля и Небо не покрывались малиновым румянцем.
— С тобой все в порядке, — повторил доктор Бэрри. — Можешь жениться хоть завтра, если угодно, а коли послушаешь совета старика, то тебе и впрямь надо жениться. А теперь прикройся, тут сквозит. Зачем ты вбил себе это в голову?
— Значит, вы так ничего и не поняли, — сказал Морис с усмешкой, скрывавшей его ужас. — Я — выродок оскар-уайльдовского типа.
Он закрыл глаза, поднес к ним сжатые кулаки и сидел неподвижно, взывая к кесарю.
Наступил страшный суд. Морис не верил своим ушам. Приговор был таков: «Вздор! Что за вздор!» Морис ожидал чего угодно, только не этого; ибо если слова его вздор, то жизнь его — сон.
— Доктор Бэрри, я не могу как следует объяснить…
— А теперь послушай меня, Морис: никогда не позволяй этой дьявольской галлюцинации, этому искушению из преисподней, впредь овладевать тобой. — Голос доктора произвел впечатление, и разве то говорила не сама Наука? — Кто вбил тебе в голову эту ложь? Тебе, кого я всегда считал славным юношей! Чтобы больше об этом разговоров не было. Нет! Это не обсуждается. Не обсуждается! Самое худшее, что я могу для тебя сделать — это обсуждать с тобой подобные вещи.
— Мне нужен совет, — сказал Морис, борясь с категоричной манерой. — Для меня это не вздор, а жизнь.
— Вздор, — раздался уверенный голос.
— Я всегда такой, сколько себя помню, а почему — не знаю. Что со мной? Это болезнь? Если болезнь, я хочу вылечиться, я больше не могу выносить одиночество, особенно последние полгода. Я сделаю все, что вы скажете. Ну вот и точка. Вы должны мне помочь.