— Лодырничаешь? Ну, ну, — раздался вдруг голос Обадио.
Эннкетин вздрогнул и вскочил.
— Я закончил, — поспешил он доложить.
Обадио усмехнулся.
— Ладно… Я видел. Сойдёт… Думаешь, это всё на сегодня? Нет, дружочек, дела всегда есть до самого вечера. Надо прополоть клумбы с эребусами и полить их. Да ты, поди, и не знаешь, как выглядят эребусы? Это такие крупные жёлтые цветы с красными серединками…
— Да, я видел, — кивнул Эннкетин.
Он непрерывно трудился до самого вечера. Обадио поручал ему то одно дело, то другое, потом — ещё одно, затем — следующее, и Эннкетин ни разу не отдохнул. Только около девяти вечера Обадио сказал:
— Всё, баста, парень. Рабочий день окончен, пошли мыться.
Сначала душ принял Обадио, а Эннкетин стоял рядом, держа наготове полотенце и коврик. Он постелил коврик перед кабинкой и подал Обадио полотенце, когда тот вышел из душа. Наскоро обсушившись, Обадио всунул ноги в сапоги и прошёл в домик. Там он оделся, бросил Эннкетину полотенце и сказал:
— Мойся и сгоняй на кухню… Чего-то у меня опять аппетит разыгрался.
Эннкетин быстро ополоснулся под душем, воспользовавшись мочалкой хозяина и дешёвым жидким мылом, обтёрся влажноватым полотенцем и тут же, на коврике, оделся. Когда он пришёл на кухню, Кемало встретил его приветливо.
— А, малыш… Проголодался? Ну, садись, я тебя покормлю.
— Мне для садовника, — пробормотал Эннкетин.
— Подождёт твой садовник, — сказал повар. — Сначала сам поешь, бедняга ты мой.
Сердобольный Кемало поставил перед Эннкетином целую тарелку рыбного филе с пряностями и гарниром из жареных овощей. Только когда Эннкетин всё съел, он дал ему кусок фруктового пирога в салфетке — для Обадио.
Обадио встретил Эннкетина бранью.
— Ты где шлялся так долго, дурень? Я голодный, как зверь!
Он взял у Эннкетина пирог, а ему дал подзатыльник, после чего уселся и стал насыщаться. Кусок был изрядный, но садовник с ним управился в два счёта, не оставив ни крошки. Наевшись, он достал из шкафа какую-то фляжку, несколько раз приложился к горлышку и как будто немного подобрел, взгляд его замаслился и стал не таким угрюмым. Эннкетин решился задать Обадио давно занимавший его вопрос:
— Сударь, а где я буду спать?
Обадио усмехнулся, скользя по нему похотливым взглядом.
— Со мной будешь спать, чистюля. Ты ничего, славный…
— Я… Я не буду, — пролепетал Эннкетин, содрогаясь от ужаса и отвращения. — С какой стати я должен?
Обадио нахмурился.
— А с такой, что если будешь выпендриваться, скажу лорду, что ты ни на что не пригоден, и он тебя вышвырнет вон, — процедил он.
А значит, Эннкетин больше никогда не увидит Джима?!