— Учитель, почему вы говорите «они»? Разве их действительно несколько?
— По крайней мере трое. И один из троицы, представь себе, мой бывший издатель Дюфур! Вот и верь после этого людям… Я облагодетельствовал этого вздорного старика, а он вообразил, будто может тягаться со мной!.. Второй — бывший парикмахер… Недурно?.. Третий — какой-то бездарный адвокат… Но довольно об этом, иначе у меня будет разлитие желчи, или я просто лопну от ярости… Переменим тему. Почему ты не спросишь, как провел я время в Англии?
— Я как раз собирался это сделать, но ведь вы не даете мне вставить слово!
— Поди ты, какой гордый!.. Ну слушай. Поначалу мне было очень плохо… Хуже и быть не может… Тут я, кстати, должен рассказать тебе одну историю к вопросу о непрочности людских отношений. Только что ты услышал о Дюфуре; а теперь узнай нечто не менее вопиющее.
Тебе известно имя Бриссо? Конечно, ты не можешь о нем не знать. Сейчас этот господин пошел в гору, он модный журналист и делает политическую карьеру. А я знал его, когда он был наг и бос в буквальном смысле слова. Я вытащил его из дурной компании, обогрел, накормил и даже думал сделать своим секретарем. Надо признать, что это человек не без таланта; ему недостает лишь устойчивости и честности. Так вот, в те далекие времена Бриссо смотрел мне в рот, называл себя моим учеником и готов был ради меня разбиться в лепешку. Уезжая из Лондона, я доверил тогда ему продажу моих сочинений, с тем чтобы вырученные деньги он положил на мой текущий счет. Поэтому, отправляясь в Англию теперь, я был уверен, что у меня окажется кое-что на первое время. Какое разочарование меня ожидало!.. Когда я на следующий день по приезде в Лондон отправился в банк, оказалось, что для меня там ничего нет, хотя книгопродавцы мои показали расписки Бриссо, из которых следовало, что все деньги за мои труды этот господин получил… Да, милый друг, денежки он получил, но и не подумал положить их на мое имя!..
Марат ответил горькой улыбкой на мой возглас возмущения.
— Я понимаю, всякое может быть; но этот растратчик по крайней мере хоть бы предупредил меня! Теперь же, обманутый в своих расчетах, я очутился в отчаянном положении. Плохо пришлось бы мне, не обнаружь я в британской столице одного старого верного друга, того само го, которому когда-то оставил свое завещание. Это часовщик Бреге, мой земляк, человек голубиной души. Он и теперь помог мне, дал комнату, стол и духовную поддержку, столь необходимую на чужбине! А потом я постепенно возобновил связи с местными патриотическими обществами. Я встречался там с разными людьми и понял, что рядовые англичане сочувствуют французской революции — почти все они увлечены нашими идеями и нашей борьбой против абсолютизма. Понял я также и то, что, если господин Питт сделает глупость и попробует выступить против нас, общественное мнение Англии окажется не на его стороне. Учти, это не просто мои домыслы, но результат заверений, полученных в недрах тех самых патриотических обществ, где в 1776 году я был свидетелем сбора денег и отправки людей на помощь Филадельфии и Бостону.