— Если так, назовите имя! — строго сказал Мунье.
Майяр запнулся.
Вдруг среди общей суматохи поднялся худощавый депутат в белом парике и вместо Майяра ответил председателю:
— Имя, конечно, может быть названо, но как бы вам после не пожалеть об этом!
— Почему, господин Робеспьер?
— По той простой причине, что сейчас этот случай расследует специальная комиссия во главе с депутатом Грегуаром…
Мгновенно воцарилось молчание.
По узким губам Робеспьера скользнула улыбка.
— Я предлагаю, — заметил он, — больше не прерывать оратора…
Лисья физиономия Мунье словно еще более заострилась…
…Я слушал речь Майяра, и мне чудилось, будто Марат присутствует среди нас и вселяет во всех нас уверенность и силу оставаться непреклонными перед этой разношерстной публикой, этими слугами государства и закона, большинство которых были глубоко чужды нам. И быть может, именно поэтому где-то в душе моей вспыхнуло сомнение: то ли говорит оратор, что нужно? Не размельчил ли он главную задачу? Разве все дело в провокаторах и лейб-гвардейцах? И разве одними разговорами чего-нибудь добьешься? Ведь Марат-то надеялся совсем на другое! Быть может, как раз сейчас следовало сделать это и, используя нашу силу и внезапность удара, отделить предателей от достойных?..
Мысль эта мелькнула на мгновение, как тень воспоминаний о Марате.
Оратор кончал. Он предложил создать смешанную комиссию из женщин и депутатов с председателем Собрания во главе и направить ее к королю.
Мунье согласился.
Майяр сжал мне руку:
— Буглен, вы пойдете с ними и проследите, чтобы все шло честно. Я вынужден остаться здесь, ибо боюсь, как бы наши женщины, которые продолжают сюда проникать, не причинили бы ненароком худого кое-кому из господ депутатов…
* * *
Еще в зале заседаний мне казалось, что за мной настойчиво наблюдают. Теперь, на улице, я сразу узнал эти глаза: они принадлежали моему соседу по дилижансу господину Достье! Да, несомненно, это был он, депутат от Беарна, так поразивший меня на пути из Бордо своей эрудицией. Сейчас он находился в числе депутатов, сопровождавших председателя.
Достье понял, что его узнали, и подошел.
— Какой сюрприз, дитя мое, увидеть вас здесь и при таких обстоятельствах!..
Слова «дитя мое», сказанные столь невпопад, сильно покоробили меня. Депутат, казалось, этого не заметил. Он взял меня под руку; голос его был полон теплоты и сочувствия, почти ласки, хотя все дальнейшее он произнес очень тихо:
— Ради бога, объясните мне, что значит сей сон? Почему вы с этим сбродом и даже чуть ли не во главе его? Кто мог втравить вас в такое? Значит, медицину побоку?