— Я конечно. Я подумаю, и завтра, конечно… — трактир, кажется, превратился в корабль на средней волне и качался, не давая встать. В винном бокале дрожал и дробился свет свечи, и Ханс начал искать у пояса блокнот — так важно показалось зарисовать и бокал, и оплывающую свечу и оловянную тарелку с сыром.
— Ты, Ханс, теперь наш, — хлопнул его по плечу Михель. И даже не думай про свой Брабант. Чего тебе в этом Брабанте делать? Там, небось, живописцев на дюжину десять и не протолкнёшься, а у нас ты один. А надумаешь удрать — так мы тебя женим. Хорошую девку найдём, цепкую, чтобы не сбежал. А не девку, так и вдову отыщем — крепкую, с хозяйством. Или… — тут иерихонская труба его голоса ослабла… — Или она сама тебя найдёт.
В дверях стояла Агнесса, и, повинуясь исходящему от неё покою, весь трактир присмирел, качка утихла.
По пути к Хансу она подобрала со столов короны старшего и младшего волхвов, надела на руку, как огромные браслеты. Третью походя сняла с головы брата:
— Поцарствовал — и будет с тебя. И чашу давай, пока в неё кто чего непотребного не сделал.
— Я вот что думаю, господин городской живописец, прибрать бы это всё. А то будете потом свои труды по канавам собирать. Вон ангел наш уже так напраздновался, что и со звездой до дому не дойдёт. Крылья снимай давай, — подёргала она за плечо ангела. — Все стены ими уже обтёр.
Морозный воздух обжёг, но не отрезвил. Ханс пошатнулся, опёрся на древко звезды. Агнесса придержала его за локоть рукой, унизанной коронами. Другой рукой она прижимала к груди ларец и чашу, подмышкой устроились стёганые ангельские крылья.
— Если заранее подумать, — сказала она, — так можно прямо сейчас перья собирать. Так и объявим: мол кто гуся режет — хоть по десять перьев пусть тебе несут. А потом можно пришить будет. Или ещё как. Но чтобы уж наш ангел самый красивый был. Ключи-то от ризницы у тебя есть? Отца Питера сейчас будить негоже — тихонько откроем, тихонько занесём. А потом уж лучше ко мне иди — куда тебе такому при церкви ночевать. Что головой мотаешь? Что говорить будут? Поговорят и перестанут. А пойдёшь ты ночью по храму так бродить, так ещё неведомо чего набродишь, а прибирать с утра кому?
— С меня сейчас можно писать блудного сына во хмелю, — сказал он непослушными губами.
— Блудного сына в трактире сейчас с кого хочешь писать можно. А с некоторых даже и Ноя упившегося. Да вот только господин художник шибко пьян, кисти не удержит. И не моё дело господину живописцу советовать, но пить помногу ему не надо. У нас тут Ноев и без него довольно.