Но провинциальный священник, не блистая в диалоге, замечательно умел слушать: почтительно, но не подобострастно, не прерывая течение мысли дилетантскими вопросами.
Говорили о живописи, конечно.
Постепенно мейстер Альбрехт увлекся, и с неподдельным, удивительным даже для себя самого жаром стал рассуждать о благородной строгости против сусальной слезливости, говорить о недопустимости низведения небес в земную слякоть, о потакании низменному желанию черни умилиться, оскорбляющему Вечность. Отец Петер слушал с неослабевающим вниманием, ни на миг не отводя близоруких умных глаз от собеседника.
Вишневка ли, или долгое изнурительное молчание, внезапная серьезность темы или близость картины соперника распаляли мейстера Альбрехта. «Мадонна» и впрямь была нехороша.
— Интересно, сам-то Лукас помнит ее? Ему стоило бы выкупить свою работу у города и спрятать подальше, от стыда и позора. Кого он рисовал, тупоголовый гордец? Христа? Молочные глазки младенчика на картине, они не могут прозреть грядущее величие. Это не Спаситель, это просто человеческое отродье, тупое и бессмысленное, как все младенцы. Мейстер Леонардо, когда писал младенца Христа, не унижал Спасителя. Святое дитя серьезно и строго смотрят на нас, провидя грядущую Голгофу. И, к тому же, помилуйте, святой отец, это просто дурно нарисовано. Под плащом Марии не чувствуется скелета. Так сидят тряпичные куклы, так…
Мейстер Альбрехт внезапно зашелся резким лающим кашлем. Отец Петер грустно улыбнулся:
— Мейстер Альбрехт богато одарен не только гением, но и многими познаниями, и он черпает из бездны премудрости золотым кубком. А у моей паствы ложечки-то мелкие, оловянные, и им высоких прозрений не понять, — голос у священника был чуть глуховатый, ласковый и печальный. — Они утешаются малым, потому что и есть сущие младенцы. Но ведь Господь не гнушается ими. Он и в земной своей жизни никогда не гнушался малыми детьми. Помните? «Не мешайте, — говорил, — пусть приходят». Да-да, сейчас вспомню! У Матфея Он сказал: «Кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном».
Мейстер Альбрехт поморщился:
— Господь наверняка имел в виду что-то другое!
Отец Питер задумчиво покачал головой:
— Что сказано, то сказано! — и поспешно добавил: — К тому же, мейстер Лукас и сам был сущим ребенком, когда писал эту картину. Лет семнадцати, кажется.
— Зато теперь он зрелый протестант, этот ваш замечательный добрый Кранах, — с внезапной злостью прошипел Альбрехт. — Знаете, что он самолично крестил детей Лютера?
— Нет, этого я не знал, — опечалился священник и, немного помолчав, ни к селу ни к городу добавил: — Ну, слава Богу, хоть дети крещеные.