— Ах ты!
— Хватит. — Отец Игнасио встал между ними. — Ради всего святого, хватит.
— Верно. — Аттертон, казалось, овладел собой. — Прости меня, дорогая. Я… немного увлекся.
Его жена безразлично покачала головой. Она сидела на песке, завернувшись в плащ, сжимая его тонкими пальцами на груди, и тем самым странно напоминала Арчи.
— Мы разобьем лагерь здесь. — Аттертон деловито распаковывал тюк с вещами, извлекая котелок, кружки, жестянку со спичками. — А завтра… Завтра решим.
* * *
Древние обитатели этой земли, думал отец Игнасио, они ставили здесь свои города, когда людей еще не было и в помине. Мы думали, они исчезли, но они просто затаились. И действуют исподтишка, потому что не смеют противостоять нам открыто.
— Не делайте этого, — сказал он.
— Что? — Ричард Аттертон не обернулся. Он стоял у кромки воды, спиной к костру, глядя на недосягаемую дверь в невидимый храм.
— Вы знаете, о чем я.
— Там, — сказал Аттертон, указывая рукой на смутно светящиеся в темноте белые скалы, — то, что я искал всю жизнь. Оно здесь, рядом, в нескольких шагах. И по-прежнему недостижимо. Неужели вы думаете, что меня можно остановить?
— Человек, принявший в себя дагора, — сказал отец Игнасио, — больше не человек.
— Арчи слаб, в этом все дело. Он всегда был таким. А я сумею совладать с этой тварью.
— Нет, — сказал отец Игнасио.
— Вы не понимаете, святой отец… Это как…
— Наваждение, — подсказал отец Игнасио, — одержимость.
Аттертон не ответил.
Отец Игнасио повернулся и пошел к костру по холодному песку. За его спиной шипели, набегая на берег, крохотные волны.
* * *
Томпсон проснулся, стоило лишь дотронуться до его плеча. Он всегда так чутко спит?
Он молча открыл глаза. Отец Игнасио прижал палец к губам и попятился.
Лишь отойдя подальше, отец Игнасио оглянулся: люди спали, закутавшись в одеяла, каждый сам по себе… Он присел на песок, и Томпсон сел рядом с ним.
Томпсон молчал. Волны все набегали и набегали на берег, и теперь было видно, что они чуть заметно светятся. Вдалеке черной глухой стеной высился лес.
Отец Игнасио кашлянул, пошевелился и лишь потом негромко проговорил:
— Вам по душе то, что тут происходит, Томпсон?
Охотник повернул голову и внимательно поглядел на него. Глаза его сейчас казались черными.
— Положим, нет, — наконец проговорил он, — что с того? Уж такая у меня работа. Я всякого навидался. Мало что меня способно напугать в этом мире, святой отец.
— А в том?
Охотник промолчал. Какое-то время он сидел, тыча в песок щепочкой, потом сказал:
— Верно. Паршивое место. Черное колдовство, все такое. Не для белого человека. Мы к такому непривычны, вот в чем дело. Какой-нибудь их нгомбо, из самых сильных, может, и одолел бы его, но скорее всего он просто посоветовал бы убираться отсюда — и чем быстрее, тем лучше. И сам смылся первым.