И еще кое-что произошло, когда Деррик уехал в колледж. Хотя к этому времени их постельные отношения стали более редкими, Хармон примирился с этим, он уже некоторое время чувствовал, что Бонни как бы оказывает ему услугу. Но однажды он повернулся к ней в постели, а она отшатнулась. Минуты тянулись. Потом она тихо сказала: «Хармон, думаю, я покончила с этим делом».
Они лежали рядом во тьме, и его потрясло — от самого низа доверху — ужасающее, безнадежное понимание, что она так решила, раз и навсегда. Но ведь никто не может сразу признать поражение.
«Покончила?» — спросил он. Она вроде как двадцать кирпичей уложила ему на живот, так ему было больно.
«Прости, Хармон. Но я с этим покончила. Нет смысла притворяться. Это не годится — ни тебе, ни мне».
Он спросил, может, это из-за того, что он такой толстый? Она ответила, что он на самом деле не такой уж толстый, не надо ему так думать. Просто она с этим покончила.
«Может, я был слишком эгоистичен? — спросил он. — Что бы я мог сделать, чтобы тебе было хорошо?»
(Они раньше никогда о таком не говорили: он даже покраснел в темноте.)
Бонни тогда возразила, ну как же он не понимает, дело вовсе не в нем, дело в ней самой. Просто она с этим покончила.
А сейчас он снова раскрыл «Ньюсуик», думая о том, как через несколько лет их дом снова будет полон, пусть не все время, но хотя бы довольно часто. Они будут хорошими дедом и бабкой. Хармон снова прочел уже прочитанный абзац. Снимается фильм о том, как рушились башни-близнецы. Вроде бы у него должно быть определенное мнение по этому поводу, однако он не знал, что и думать. Когда же он перестал составлять собственное мнение о разных вещах? Он повернулся в кресле и стал смотреть на воду.
Слова «обманываю Бонни» были так же далеки от него, как чайки, кружившие над утесом Лонгуэй-Рок, они оставались неразличимы и даже точками не были для человека, стоящего на берегу: реального смысла для Хармона эти слова в себе не несли. Да и с какой стати? Они подразумевали страсть, которая отвратила бы его от жены, а тут совсем другой случай. Бонни была и оставалась как бы центральным отоплением его жизни. Его краткие воскресные моменты с Дейзи Фостер были не лишены нежности, но походили скорее на удовлетворение общих интересов, как, скажем, изучение птиц в естественных условиях. Хармон снова взялся за журнал и внутренне содрогнулся при мысли, что среди пассажиров в одном из тех самолетов мог оказаться и его сын.
В четверг, когда только начало темнеть, эта парочка заявилась в скобяную лавку. Хармон услышал высокий голосок девушки еще до того, как ее увидел. Выйдя из-за стеллажа с дрелями, коловоротами и деталями к ним, он удивился ее непосредственному «Здра-асте!». Она произнесла приветствие вроде как двумя отдельными словами, и, хотя она не улыбалась, ее лицо по-прежнему говорило: «А как же иначе?» — что он заметил еще тогда, у марины.