- А, точно. Там фотка - здание работы того чувака, о котором я рассказывал.
- Сейчас принесу. Подожди в гостиной.
- Угу. Да, коляску я на крыльце оставил. Позже колеса помою и втащу внутрь. Ицки хоть легче будет. Если ты, конечно, не наказываешь его таким способом - тогда другой разговор.
- Считаешь, я на подобное способен?
- Не мое дело, но... - замялся парикмахер.
Ицки, затаив дыхание, слушал их голоса. Все это время скульптор рассеянно перебирал ему волосы.
- Ицки.
Плечи молодого человека невольно вздрогнули. Пальцы Токивы провели по щеке, лбу, убрали пряди с глаз. Поцелуй в висок.
- Прости.
Звук шагов затих, в комнате было темно, и Ицки, наконец, открыл глаза. Нас столе, возле маленькой лампы, стоял графин. Хотя в горле сильно пересохло, Ицки пил медленно, с остановками после каждого глотка, потом поставил пустой стакан на поднос и снова лег.
Ты всего-навсего одна из моих вещей. И чем быстрее это до тебя дойдет, тем лучше.
Эти слова еще долго будут его преследовать. Он - кукла, которую одолжили поиграть. И он совершил ошибку, позволив себе это забыть. Ручная зверюшка, занятная вещица - какая разница, что с ней станет? А он, дурак, нафантазировал невесть чего.
Просто быть с Токивой. Чтобы смотрел, дотрагивался. Пусть и считая куклой.
Сам решил приехать сюда, сидеть здесь, завязывать отношения. Сам и виноват.
Вы с Токи в самом деле друзья?
Не друг, не приятель, даже не любовник. Игрушка.
Токива ведь с самого начала его ненавидел, призирал куклу, существующую за чужой счет. Ицки даже собственной прической распоряжаться не вправе. Так о каком уважении речь?
Парикмахер... Паренек младше него, но Токива обращается с ним, как с равным. Парикмахеру все равно, что Токива думает - он говорит, что хочет. Ицки никогда не был столь самоуверенным. Ни воли, ни храбрости. Должно быть, Токива здорово забавлялся, сравнивая их, две противоположности.
Ничего, скоро все закончится. Токиве он нужен не больше, чем на четырнадцать дней.
Завтра уеду, решил Ицки.
Токива обещал навестить Ямабэ, а он свое слово держит. Он честный.
Оставаться здесь не было смысла, но Ицки все равно хотел остаться. Хотя бы ненадолго...
Он больно закусил губу.
Я ему даже не друг.
Сказал. Доволен?
Касаока позвонил рано утром: состояние Ямабэ резко ухудшилось. Токива не стал мешкать: разбудил Ицки, и спустя двадцать минут черный фургон на максимально допустимой скорости несся по направлению к поместью.
Вот и всё, думал Ицки, прижавшись лбом к стеклу.
Время от времени скульптор спрашивал, не холодно ли ему, не больно ли. Ицки молча мотал головой, зная, что, если откроет рот, ляпнет какую-нибудь глупость. А зачем оставлять Токиве плохую память о себе?