— Чего ты такой раздетый? — прошептала я, чувствуя логическую несостыковку обнаженного торса любимого с забранными в несгораемые костюмы фигурами спасателей. Я провела пальцем по рельефной мускулистой груди, наслаждаясь знакомой прохладой. На Макса можно смотреть вечно, от кончиков волос до любого изгиба тела — все водить и водить взглядом по крепким плечам, по рисунку брюшного пресса. Макс был сказочно красив. Сильный, выносливый, с уверенной прямой спиной.
Ровная, мягкая кожа вдруг прервалась грубым шрамом. Он был шершав и неприятен. Я вздрогнула.
— Ничего не говори! — Макс быстро сел на землю, закрыл ладонью мой рот. — Не было этого!
Я с ужасом оглянулась на лихо матерящихся пожарных. Увидела, как будто смотрела на себя со стороны: в руке нож, я падаю вперед, острое лезвие входит в податливую плоть.
— Макс!
Голос сорвался. Я осторожно приподнялась с его колен. Он не стал меня удерживать. Наоборот, подставил руку, чтобы я на нее оперлась. И только сейчас я заметила, что на мне его рубашка, черная, с рубчиками, оставшимися после упаковки, что джинсы на коленках порвались от одного шва до другого.
— И правда, не надо ничего говорить, — прошептала, отстраняясь от него.
Встала перед обуглившимися останками мельницы. Мое сознание на мгновение раздвоилось. Часть меня бросилась туда, в эти курящиеся умирающим дымом стены, ища саму себя, оставленную, забытую. А вторая половинка смотрела на все это и боялась пошевелиться, потому что могло произойти страшное — сердце не выдержит и разорвется.
Сжала кулаки, остатками сознания заставляя себя стоять на месте. Прикусила губу. Меня начинало трясти — от пережитого, от ужаса, который я сейчас испытывала. Какое плохое место!
Макс скользнул мне за спину. Поднял руки, чтобы обнять, но застыл, едва касаясь моих локтей.
— Если надо, чтобы я ушел, скажи, будет так, — прошептал он. Холодок пощекотал предплечье, колючими иголочками пронзил запястье и стек по пальцам в землю.
Что сказать? Броситься ему на шею? Заплакать? Чья вина в том, что произошло? Кто должен был следить, чтобы этого не случилось?
Я подняла правый кулак на уровень глаз, распрямила пальцы. Чего-то не хватало.
Надо было повернуться, пожать плечом, сказать, что все забыто. Что мы вместе, а значит, и не такое переживем… Но я не стала этого делать. Искать виноватого — последнее дело. Слишком хорошо я помнила, как эта самая правая рука сжимала рукоять ножа, помнила свое искреннее желание убить…
Нет, еще ничего не закончилось. Все только начинается. Внезапно родившееся чувство надо было изжить в себе. Оно вообще не должно было появиться в моей душе, даже под чужим влиянием. Если так легко во мне зародить сомнение, то грош цена моему чувству.