Виктор хорошо помнил, как мать достала этот сундучок из кладовки, чтобы предложить ему вместо красавицы Марты взять во двор кукол, сделанных руками ее бабушки. Но он, взглянув на Прекрасного Принца с кирпичным румянцем, на поблекшую Фею Цветов и Пионерку с желтыми нитяными косами, наотрез оказался. Их никак нельзя сравнить с Мартой. Он, маленький Вика, тогда должен был принести в жертву двору нечто более важное и значительное, нежели жалкий прабабкин самодел. Тогда он, конечно, вряд ли мыслил такими категориями, как принесение жертвы, но чутьем понимал, что принцы с феями и пионерками ему никак не подойдут. Мать потом убрала деревянный ящичек с куклами обратно в кладовку и больше никогда не доставала. Сейчас Виктор понимал почему. Именно с этого его пренебрежения прабабкиными поделками и твердого решения настоять на своем и началось их с матерью отчуждение. Сундучок ей об этом напоминал бы, а потому самым правильным решением было – опять убрать его с глаз долой.
Но почему эта, тоже явно самодельная кукла в серебристом парчовом платье, так тесно связанная с его матерью, оказалась вдруг в комнате еще достаточно молодого алкаша Козлова? И какое отношение все это имеет к Дане?
Виктор покрутил в руках мягкую, податливую куклу. Откинувшиеся волосы обнажили две жемчужинки, приклеенные к тем местам, где должны быть уши. Сердце Юсупова резко ухнуло вниз. Маришка часто надевала такие сережки. Он их очень любил, маленькие жемчужинки в перламутровых завитках ушек своей возлюбленной… Но нет… Уж с Маришкой эта жуткая кукла никак не может быть связана… Уж жемчужных серег в магазинах покупай – не хочу… С другой стороны… Марина жила у его матери… Тогда что же это за кукла такая странная… жуткая… с материнской брошкой, с серьгами, как у его погибшей девушки… И внутри тельца пальцы чувствуют… твердое… будто что-то в нем зашито…
Покрывшись испариной от необъяснимого страха, Юсупов схватил со стола нож, которым Владимир Никитич, должно быть, давеча резал колбасу, поскольку огрызки и шкурки от нее валялись тут же, и резким движением вспорол кукле живот. На стол со стуком вывалилось нечто, что Виктор сначала принял за перстень с большим самоцветным камнем. Взяв вещичку в руки, он понял – это запонка. И не просто абы какая, а запонка его отца, которого он никогда в жизни не видел. Эти запонки были единственным, что от него осталось. Мать хранила их в шкатулке вместе с жемчужной брошкой, которая сейчас на кукле, и другими немногочисленными украшениями.
Юсупов крутил в руках запонку и не понимал ничего… Почему она в кукле? Почему на кукле парчовое платье, как у матери? Почему на ней еще и материнская брошка, и Маринины сережки? Почему она у алкоголика Козлова? И что все это означает? Ответить на вопросы мог, похоже, только сам алкоголик Козлов, и Виктор бросился к нему. Артур уже несколько привел его в чувство, но на вопрос: «Где Дана?» – тот упорно отвечал: «Наверно, дома», – я а адрес воспроизвести не мог. Юсупов сунул ему под нос полурастерзанную куклу и выкрикнул: