– Да, но как графиня могла простить ему такие ужасные слова? – сердито спросила Мэй. – Ты же видел ее лицо – она улыбалась! Как хочешь, а этого я понять не могу.
– Да, но подумай сама – что ей делать? – возразил Уолтер. – Разводиться? Это же немыслимо!
Мэй задумалась.
– Между прочим, баронесса Корф сразу сказала, что так все и кончится, – проговорила она. – Я имею в виду, что граф вернется к жене. Интересно, откуда она могла это знать? – Она вздохнула. – Ладно, идем на вокзал.
– Мы возвращаемся в Ниццу? – спросил ее спутник.
– Да, – сказала Мэй, – а когда вернемся, сразу же поедем к баронессе. Я должна отдать ей духи.
На вокзале в ожидании поезда Мэй купила все последние газеты и в вагоне внимательно прочитала их. Когда она отложила газеты, Уолтер заметил на ее лице беспокойство.
– Странно, – сказала Мэй, ни к кому конкретно не обращаясь. – Очень странно.
Приехав в Ниццу, они взяли наемный экипаж и отправились на виллу «Шарль», где жила баронесса Корф. Экипаж оказался старым облезлым фиакром, который, похоже, эмигрировал на Лазурный Берег прямиком из Парижа восьмидесятых годов прошлого, то бишь восемнадцатого века. Лошадь тоже была не первой молодости, но тем не менее в экипаже Мэй чувствовала себя куда увереннее, чем в фырчащем монстре с паровым мотором.
– Только бы она никуда не уехала! – прошептала Мэй.
Однако баронесса Корф оказалась дома и тотчас приняла гостей.
Краснея, Мэй вручила ей свой подарок. Амалия взглянула на духи и улыбнулась. Когда она уезжала из Парижа, один из ее поклонников поднес ей на прощание аромат, и так как она ничуть не дорожила этим поклонником, то с легкостью передарила флакон Мэй, не принимая всерьез обещание девушки поднести другие взамен. Однако Мэй сдержала свое слово и подарила ей «Прекрасную эпоху». «Интересно, – подумала Амалия, которая ничуть не обольщалась относительно людей, – какое у нее дело ко мне теперь?»
– Какое забавное название, – сказала она, не подозревая, что однажды ярлык «Прекрасной эпохи» прочно приклеится к их времени, а сама эпоха продлится вплоть до начала десятых годов двадцатого века, – до Первой мировой войны, которая перевернет Европу. – Не буду спрашивать, как поживает ваша бабушка, – продолжала Амалия. – Я только надеюсь, что вы не слишком от нее натерпелись.
– Должна сознаться, миледи, что я пришла к вам поговорить о ней, – проговорила Мэй, волнуясь.
– Тогда вам лучше сначала сесть, – заметила Амалия. – И вам тоже, мистер Фрезер. А теперь, мисс Мэй, давайте откровенно. Я могу дать вам какой-нибудь совет, но боюсь, что с таким человеком, как ваша бабушка, все советы окажутся бессмысленны. Вы понимаете меня?