— В смысле?
— Человека, который всегда добьется назначения для того, кого он предлагает.
— Да? — Я изобразил изумление.
— Так что и теперь справишься.
— А как там Катрине?
Диана провела рукой по моим волосам.
— Потрясающе. Как обычно. Вернее, еще лучше, чем обычно.
— В один прекрасный день она может умереть от счастья.
Диана прижалась лицом к моим волосам и прошептала в них:
— Она только что узнала, что беременна.
— Значит, какое-то время все будет не так уж потрясающе.
— Ерунда, — пробормотала она. — Ты что, выпил?
— Капельку. Выпьем, что ли, за здоровье Катрине?
— Я пойду лягу, дико устала от ее радостного щебета. Ты придешь?
Когда я лежал изогнувшись сзади нее в нашей спальне, обнимал ее, осязая ее спину грудью и животом, до меня вдруг дошло то, о чем мне следовало подумать сразу же после интервью с Граафом. Что теперь я могу сделать ее беременной. Что я наконец уверен в будущем, у меня есть почва под ногами и ребенок не сможет спихнуть меня с этой моей платформы. Потому что с помощью Рубенса я стану тем львом, владыкой прайда, с которым Диана меня сравнивала. Который способен прокормить свою стаю. Не то чтобы Диана в этом сомневалась — но сомневался я сам. Что смогу стать тем хранителем домашнего гнездышка, которого заслуживает такая женщина, как Диана. К тому же именно ребенок может вылечить ее от этой благословенной слепоты. Но теперь она имеет право видеть, пусть видит меня целиком.
Из открытого окна потянуло острым холодком, я почувствовал, как кожа покрывается пупырышками, и ощутил эрекцию.
Но Диана дышала глубоко и ровно.
Я отпустил ее. Она перевернулась на спину, спокойная и беззащитная, как ребенок.
Я соскользнул с кровати.
К алтарю мицуко, судя по всему, не прикасались со вчерашнего дня. Обычно не проходило и суток, чтобы она не произвела там видимые изменения: поменяла воду, поставила новую восковую свечу, новые цветы. Я поднялся в гостиную, налил себе виски. Паркет у окна холодил ступни. Виски был «Макаллан», тридцатилетней выдержки, подарен одним довольным заказчиком. Я смотрел вниз на гараж, купающийся в лунном свете. Уве уже едет сюда. Он запрется в гараже и откроет машину, у него есть запасной ключ. Вынет Еву Мудоччи, положит в папку и отправится к своей машине, которую поставил на приличном расстоянии, чтобы никто не углядел связи между ней и нашим домом. Он поедет к скупщику в Гётеборг, передаст картину и вернется на рассвете. Но Ева Мудоччи стала мне теперь неинтересна — так, вынужденная халтурка. Когда Уве вернется из Гётеборга, то, надеюсь, привезет приличную копию рубенсовской «Охоты» и засунет под крышу «вольво» прежде, чем проснемся мы или соседи.