В рации затрещало.
— Тсс! — Прыщавый нарушил молчание в салоне.
— Внимание всем патрульным машинам, — зашипел гнусавый женский голос.
— Обеим патрульным машинам, — пробурчал прыщавый, сделав звук погромче.
— Эгмон Карлсен заявляет об угоне трейлера…
Конец сообщения утонул в хохоте прыщавого и братьев Монсенов. Их тела тряслись и содрогались, и я ощущал в высшей степени приятный массаж. Наверное, лекарства все еще действовали.
Прыщавый поднял микрофон и произнес в него:
— А голос у Карлсена был при этом трезвый? Прием!
— Нет, не совсем, — ответил женский голос.
— Значит, опять нарезался и сел бухой за руль, а машину где-то забыл. Позвони в «Медвежий паб». Наверняка там и припаркована. Восьмиколесник, на кузове реклама «Кухни „Сигдал“». Конец связи.
Он вернул микрофон на место, и я, заметив общее оживление, воспользовался ситуацией:
— Как я понял, тут кого-то убили. А можно спросить, какое отношение все это имеет ко мне?
Ответом было молчание, но я видел по лицу Сюндеда в зеркале, что он задумался. И вдруг он повернулся ко мне и пристально поглядел:
— Ладно, давайте сразу закроем вопрос. Мы знаем, что это сделали вы, господин Чикерюд, и отвертеться у вас не получится. У нас есть и труп, и место преступления, и улики, которые связывают вас и с тем, и с другим.
Мне следовало быть в шоке, в ужасе, чувствовать, как сердце отчаянно колотится или обрывается или что там оно еще делает, когда слышишь, как торжествующий полицейский заявляет, что у него достаточно улик, чтобы отправить тебя в тюрьму на всю жизнь. Но ничего такого я не почувствовал. Потому что я слышал не торжествующего полицейского — я слышал Инбау, Рейда и Бакли. Шаг первый. Прямая конфронтация. Или, как сказано в руководстве, — дознавателю в начале допроса следует дать подозреваемому почувствовать, что полиции известно все. Говорить «мы» и «полиция», никогда — «я». И «знаем», а не «считаем». Воздействовать на самооценку допрашиваемого, обращаться к человеку с низким социальным статусом «господин», а с высоким — на «ты» и по имени.
— Но, между нами говоря, — продолжал Сюндед, понизив голос таким манером, который явственно сигнализировал о доверительности, — судя по тому, что я о нем слышал, этот Синдре О — невелика потеря. Не затяни вы веревку на шее старого склочника, это, надо надеяться, сделал бы кто-нибудь другой.
Я подавил зевоту. Шаг номер два. Выразить сочувствие подозреваемому, чтобы разрядить обстановку.
Поскольку я не ответил, Сюндед продолжал:
— Но у меня есть для вас хорошая новость. Если вы немедленно признаетесь, наказание можно было бы и смягчить.