Наш соотечественник тем временем решил свести с гостями более близкое знакомство.
– Господа, позвольте представиться – милитес Рис Лаланн Гю из рода Лаланн.
В его речи слышался легкий акцент, выдававший годы, прожитые вне родины.
Мы поклонились в ответ и тоже назвали свои имена. Я не стал скрывать настоящее. Не потому, что с первых же слов проникся доверием к милитес, нет, просто я узнал его. Достойный и умный господин, умудрившийся сбежать раньше, чем до него дотянулись руки его величества. Фирит даже не смог заграбастать состояние Риса Лаланна. Мне такие прозорливые и шустрые люди всегда нравились.
– Дюсанг Лирой Тилн из рода Ремари.
Посторонним бы показалось, что на Риса плеснули кипятком. Он отпрянул, изменившись в лице, но потом взял себя в руки и спросил:
– Что делает так далеко от Наорга правая рука короля?
Ну, это он хватил! Никогда мне не отводили столь "почетного" звания.
Опровергать слова изгоя я не стал, лишь ответил:
– То же, что и вы.
Мужчина прищурился, пристально посмотрел мне в глаза, словно решал что-то, а потом учтиво предложил:
– Если хотите, я помогу вам устроиться. Приезжим не стоит бродить по Сырту одним.
Так я и думал. Значит, реальная власть тут действительно принадлежит каким-нибудь скотам, жирующим в безнаказанности. Ох, не люблю я подобные города! По мне, так уж лучше наш Фирит, чем полное беззаконие.
Рис снова опустил капюшон по самый нос, прикрыл рот платком, от которого даже на расстоянии несло уксусом, и торопливо двинулся по кривой улочке вверх, в город. Мы старались не отставать от него.
Хаотично застроенные улицы, дома с плоскими крышами, карабкающиеся по склонам все выше и выше, на первый взгляд казалось, строились без всякого плана. На второй, впрочем, тоже. Улицы в Сырте соединялись крутыми узкими лестницами, безопасными только для коз, и лишь изредка – извилистыми дорогами, по которым могла проехать лошадь с телегой.
Уже с первых же шагов я пожалел, что не заткнул Агаи рот, когда сирин объявлял себя лекарем. Безумие и страх царили здесь. Эпидемия, захлестнувшая город, принесла в него не только болезнь, вместе с нею пришли жестокость и мародерство. Многие дома зияли черными проемами выставленных окон и дверей. Прямо на дороге валялось брошенное барахло: сломанная мебель, выпотрошенные тюфяки, рваные одеяла, белье, тряпки, битая посуда и самое страшное – обклеванные птицами, черные как головешки трупы.
Несколько раз попались на глаза еще живые люди, отмеченные синими пятнами пожирающей плоть болезни. Как эти несчастные попали на улицу – из страха остаться непогребенными, или их попросту выкинули потерявшие честь и совесть родные – я не знал.