— Есть дивизия! — выкрикнула. — И все надо делать чертовски быстро, чертовски быстро!
Радван поднял рюмку. Подумал о Сикорском… Что скажет Верховный, когда узнает, что сын майора Радвана… Нет, не должен он радоваться. Может вступить в эту дивизию, может согласиться, что так нужно, но не будет радоваться поражению, ибо это означает поражение генерала Сикорского, который когда-то, двадцать три года назад, послал на смерть его отца… Он отставил рюмку в сторону и встретил удивленный взгляд Василевской.
…Значит, Радван с нами, но я не знаю, радоваться ли этому, хотя хотел, чтобы он был рядом, и делал для этого все возможное… Удочку забросил давно, но схватил он не мою насадку. По существу, его судьбой распорядились случай и глупость Высоконьского. Он не сам принял решение. Кстати… это необязательно. Будет честно с нами, как честно был с Сикорским. Может, не заметит противоречий? Возможно, не поймет, во всяком случае, не сразу поймет, на каком оказался повороте?
Из написанного мною можно предположить, что я невысоко ценю Стефана… Как раз наоборот. Очень его уважаю. Он — отличный офицер, хороший поляк, деловой, откровенный… В служебной характеристике никакого минуса. Попросту ситуация его переросла. Смешно, что именно Радвана коммунисты обвинили в передаче посольству информации. И его девушка тоже поверила этому… А может, не поверила, а просто решила с ним расстаться? Довольно жестокое решение…
Обвинения отметены, но Радвана все же будут признавать с трудом. Его дело (если такое в действительности существовало) будет одним из тех мнимых проблем, которые коммунисты любят рассматривать. Именно — мнимых.
Узнаю их все лучше, людей, с которыми связал свою судьбу и которые (все об этом свидетельствует) призваны решать будущее Польши или участвовать в его решении. Я с ними, но не являюсь (и никогда не буду) одним из них. Слишком многое нас разделяет… Иногда мне кажется, что Радван имеет шансы на преодоление определенной границы, которую я не преодолею. Он принадлежит к той группе людей, которые умеют верить безоговорочно и видят мир в бело-черных красках. Если к нему еще вернется его девушка… Однако это не означает, что он будет одним из них.
Именно с целью поисков собственной сущности между ними возникают острые дискуссии. Споры о терминологии в статье, воззвании, докладе, листовке… О характере польской организации. О «фронте всех честных патриотов», о «демократической Польше» (редко произносилось слово «социализм»)… Была это только тактика или изменение всей стратегии? Для меня все эти споры были лишены настоящего содержания, для них они являлись самым главным. Каким должен быть польский орел, и орел ли вообще? Какие установить воинские звания? Сохранить звание сержанта или заменить его на звание старшины? Можно ли свободно говорить о расхождениях, о разнице в интересах Польши и Советского Союза? Для некоторых из них сама эта мысль равнялась святотатству. (Иногда их возмущение кажется мне чересчур демонстративным.)