— Преподаватель школы подхорунжих в Модлине, — ответил Вихерский.
Граля вздохнул с облегчением.
Он попал в роту Радвана вместе с несколькими другими прибывшими в тот день. Среди них был молодой парень, говоривший по-польски с явным русским акцентом, а также хорошо физически развитый мужчина, несколько старше Радвана, с лицом, которое показалось Стефану знакомым, хотя фамилия Мажиньский ничего ему не говорила. Потом он долго искал в памяти, откуда он знает этого человека.
Следующим представился молодой парень — Станислав Кжепицкий.
— Вы откуда? — спросил хорунжий Тужик, заместитель Радвана по политико-воспитательной работе.
— Из-под Иркутска.
— А из Польши — откуда?
Кжепицкий передернул плечом.
— Я гражданин Советского Союза. Родители выехали из Польши еще перед первой войной. Какая это будет армия? Буржуазная?
— Нет. Не буржуазная, народная. Ведь здесь среди нас нет ни одного буржуя.
Казалось, Кжепицкий обеспокоен. Радван подумал: «Неожиданный поворот судьбы и решение связать свою жизнь с Польшей для Кжепицкого действительно были очень трудными».
Мажиньский был одет во что-то вроде пиджака, перевязанного ремнем. И даже в этом одеянии выглядел вполне прилично.
— Казимеж Мажиньский, — доложил он. — Год рождения 1914-й.
— Ваша специальность? — спросил Вихерский.
— Без специальности. Имею среднее образование. Служащий из Варшавы, — отрапортовал, как выученный урок.
— А в армии?
— Уволен после рекрутского обучения по состоянию здоровья.
— А ваше самочувствие сейчас? — спросил Вяхерский, невольно улыбнувшись.
— Хорошее. Пробовал, — добавил он, — в тридцать девятом пересечь румыно-советскую границу. Поймали и сослали, затем болел тифом…
— Понимаю, — сказал Вихерский и посмотрел на Радвана. — В твою роту рядовым.
Регистрационная комиссия в этот день направила к Радвану еще Стефана Козица, Юзефа Шпака и Станислава Опоровского.
Козиц, молодой парень, 1924 года рождения, обычна и его биография, подумал Радван. Отца сначала арестовали, затем он пропал, и парень остался один, где-то в Коми АССР, и сейчас с недоверчивостью и большой надеждой смотрел на офицеров и, как нам казалось, постоянно думал: «Действительно ли эта армия — польская?»
Юзеф Шпак, семнадцатого года рождения, немного тяжеловатый и неуклюжий, лицо круглое, деревенское. Он выглядел добродушным и сдержанным, не похож был на человека, когда-либо против чего-либо протестовавшего; привык, видно, принимать спокойно, без возмущения, все, что преподносила ему судьба.
— Деревня Рогачев, возле Новогрудка, — докладывал Шпак.
— Служил в армии?