В этот день Радван решил поговорить с Мажиньским. Не вызывал его к себе, встретил после торжественного обеда возле палатки.
— Идемте со мной.
Пошли к реке, поручник сел на пенек, Мажиньскому указал место возле себя. Угостил папиросой.
— Давно я хотел с паном поговорить. — Это «пан» Мажиньского сразу насторожило. — Помню Чесю, — продолжал Радван дальше, — вспомнил как раз сегодня. Несколько раз навещал ее на улице Вильчей. Между нами ничего не было… мимолетный флирт… На этажерке стояла ваша фотография, вы были в мундире. Кстати, о Чесе не имеете никаких известий?
— Нет, — ответил Мажиньский. — Последний раз видел ее в августе. Значит, вы знаете, пан поручник?
— Да. Получили ли вы очередное воинское звание перед Сентябрем?
— Нет.
— Почему… вы так сделали, пан поручник?
— Я обязан вам объяснять? Думаю, что нам будет нелегко понять друг друга. Вы находитесь здесь по собственной воле. Я нахожусь потому, что не успел, потому, что так велела судьба… Никогда, ни тогда, когда меня поймали на румынской границе, ни потом, я не сообщал советским властям своего звания…
— Это прошлое, — сказал Радван. — Знаете, как нужны здесь офицеры. Думаю, можно будет поговорить с полковником Валицким, даже с Берлингом, и у вас не будет никаких неприятностей. Примете роту или даже батальон.
— Нет, — возразил Мажиньский.
— Почему?
— Понимаете… Конечно, я не могу заставить вас молчать, можете меня арестовать, наказать…
— Не в этом дело! Здесь есть люди, которые могут понять наше недоверие.
— Наше? — повторил немного иронически Мажиньский. — Это правда, здесь все выглядит немного по-другому, чем я себе представлял… Есть польская дивизия, сигнал трубача с башни костела Марьяцкого в Кракове [57], ксендз Франтишек Кубш, эмблема орла, немного срезанного, но орла… Однако… — заколебался он, — я не верю этим людям. Иногда они мне кажутся излишне театрализованными, чтобы быть откровенными. Не знаю, понимаете ли вы меня. Не говорят прямо… Законное правительство Польши [58] не давало своего согласия на создание этой дивизии, и я, кадровый офицер, в данной ситуации не могу командовать солдатами… Если бы я был Берлингом, то такому, как я, не доверил бы ни роты, ни батальона… В то же время, как рядовой Мажиньский, имею полное право делать с собой, что хочу…
— Вы красуетесь перед собой, — заметил Радван. — Вы знаете так же, как и я, что здесь, на этом фронте, должен быть польский солдат, потому что только отсюда ведет дорога к Польше.
— Возможно, — ответил Мажиньский, — поэтому принимаю участие с оружием в руках. Я не уверен в себе в той мере, чтобы руководить людьми и отвечать не только за себя, но и за них…