С Елизаветой Карловной мне доводилось несколько раз танцевать на балах, и, не скрою, я каждый раз не умел сопротивляться обаянию этой изящной девушки с пепельными локонами, обрамлявшими смуглое лицо. Глаза у нее были удивительные, огромные, темно-карие, и взгляд их, если она хотела, оказывал просто гипнотическое действие. И вести ее в танце было необыкновенно приятно: ее гибкий стан предугадывал мои движения и она, казалось, летала вокруг меня легкими шагами. С ней я чувствовал себя просто и непринужденно, ее живой ум вызывал на свет остроумные замечания об окружающих, лишенные, впрочем, дамского злорадства.
Меня она в шутку окрестила Русским Медведем, что никоим образом не относилось к моим танцевальным талантам. Их Елизавета Карловна признавала, но шутила относительно моего высокого роста и крепкого сложения; однажды я, по ее просьбе, проделал с нею несколько кругов вальса по бальной зале, держа Елизавету Карловну одной рукой за талию, а другой — за руку, приподняв ее в воздух и не опуская на паркет. Мне это не стоило особенных усилий; партнерша моя парила в воздухе и счастливо улыбалась; мы удостоились множества комплиментов за этот танец, но сохранили в тайне то обстоятельство, что дама танцевала, не касаясь пола, — все же это было немного неприлично. Потом, в оранжерее, она тайком ощупала мои мускулы и пришла в совершеннейший восторг, но ни меня, ни ее не бросило в жар от этих прикосновений. Нет нужды говорить, что я ни единой живой душе не обмолвился о нашем приключении, но, зная шаловливую натуру девушки, не уверен, что и она была так же скрытна ото всех.
Однако при всем этом дружеском расположении юная баронесса Реден никогда не принимала меня всерьез как поклонника или же как возможного претендента на руку. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что могу составить ей партию только в танце, но не в жизни.
Но если с Елизаветой Карловной мы все-таки общались и даже имели на двоих одну маленькую тайну, то родителям ее — барону Карлу Густавовичу и баронессе Ольге Аггеевне — я был представлен, и только. Никогда не тешил себя надеждой, что они узнали бы меня, встреться я им вне бальной залы; все-таки я был далеко не единственным танцевальным партнером их дочери, а на большее и не претендовал.
Теперь представьте мое удивление, когда высокопоставленные посетители схлынули, а мрачный полицейский чин провел меня через зеркальную залу, где лежал труп, в кабинет к барону, и тот, несмотря на подавленное расположение духа, в чем не было никаких сомнений, поднялся мне навстречу, сердечно пожал руку и назвал по имени-отчеству: