Пытаясь отключиться от голосов, я окунаю лицо в воду. Испуганный Окабе хватает меня за волосы, вытаскивает голову из ванны.
Лучше бы он меня утопил.
Снова и снова я пытаюсь нырнуть. Снова и снова он меня вытаскивает. Молчит, только головой качает. Я опускаю глаза, стараясь избежать его взгляда.
Утопи меня.
Все не так. Но сама я остановиться не смогу. Мне нужно, чтобы меня остановили. Мне необходимо, чтобы меня остановили. А остановить меня в силах только он — и никто другой. Потому что больше никому на свете я не позволю увидеть себя — такой. Такой я себя ненавижу. Я ненавижу себя… но я жива?!
— Ударь меня.
По крайней мере это желание мне удалось облечь в слова.
— Зачем?
Ударь меня. Выбей из меня то мое «Я», которое не способно жить в мире с «Я» остальными.
Просто ударь меня. Ударь. Ударь. Ударь, как бил ты преследовавшую тебя девицу.
Не голос — ультразвуковой вопль вибрирует в длинной, узкой, облицованной синим кафелем ванной.
Ударь меня. Меня заводит слово «ударь». Заводят сильные руки, избивавшие в прошлом столь многих. Эти локти пробивали себе дорогу. Эти кулаки разрешали самые сложные ситуации. Но убийства эти руки не совершали никогда. Я хочу свернуться клубочком в надежном кольце этих рук. Хочу, чтобы эти руки меня защищали. Меня заводят мысли о том, сколько всего эти руки уничтожили. Заводят эти руки, которые больше не ломают и не калечат, но касаются осторожно и бережно.
— Не могу я тебя ударить, — голос Окабе. — Ты мне нравишься. Не могу я тебя ударить.
Парень, я не понимаю, что ты такое говоришь.
Он тер мочалкой мою спину — а я рыдала, сидя в теплой воде. Несколько раз подступали нежданные и сильные позывы на рвоту, но вырвать не получалось, я только и могла, что кашлять. Тело постепенно оживало, выпрямлялось в ванне. Осторожно приобнимая меня, Окабе мыл мою спину. Он обнимал меня, я рыдала — и ощущала странное желание назвать, неизвестно, с какой стати, его «матерью».
Я не понимаю тебя. Я совсем тебя не понимаю.
Кого не понимаешь? Окабе — или себя?
Этот голос… Я понятия не имею, чей это голос. Понятия не имею, любят меня мои голоса или ненавидят. Не знаю, по-прежнему ли они существуют, чтобы меня защищать. А если нет, не знаю, когда они изменились.
Эй, ты, старый ублюдок, какого хера ты болтаешь?..
Легкие белые снежинки падают, падают с неба…
Я уселась тебе на шею и болтаю ножками, а ты так этого и не понял?
Шоссе — широкое, идеально прямое. Фургон впереди нас перестраивается в левый ряд, уступает дорогу фуре.
Господи, да знай ты, что я там окажусь, наверно, даже не стал бы заходить в тот супермаркет!