— Ничего, мадама.
Леони взглянула ему в лицо, потом посмотрела на садовника и его сына Эмиля и подошла ближе.
— Паскаль?
— Прошу вас, мадама, это не для ваших глаз.
Леони чуть свела брови.
— Ну-ну, — легко проговорила она, — я не ребенок. Наверняка то, что вы скрываете, не так уж страшно.
Паскаль не двинулся с места. Разрываясь между досадой на его назойливое покровительство и любопытством, Леони протянула руку в перчатке и тронула его за плечо.
— С твоего позволения.
Все глаза обратились на Паскаля, который держался еще минуту, а потом медленно отступил в сторону, открыв Леони то, что так стремился спрятать.
Ободранный труп кролика, уже несвежий, был прибит к двери большими скорняцкими гвоздями. Рой мух с жужжанием кружил над грубым крестом, начерченным на досках кровью, и словами, написанными ниже черной смолой: «Это знак — тебя победят».
Леони зажала ладонью рот, от вони и жестокого зрелища ее затошнило. Но она держалась твердо.
— Позаботься, чтобы это убрали, Паскаль, — попросила она. — И я буду благодарна, если вы воздержитесь от разговоров. — Она обвела глазами слуг, видя в их доверчивых глазах отражение собственных страхов. — Это относится ко всем.
Все же Леони не дрогнула. Она твердо решила, что не позволит выжить их из имения, по крайней мере до возвращения мсье Бальярда. Он сказал, что вернется до дня святого Мартина. Она писала ему на старый адрес на улице д'Эрмит, в последнее время все чаще, но не знала, дошли ли до него письма.
Положение становилось все тяжелее. Пропал еще один ребенок. 22 октября — дата тайной женитьбы Анатоля и Изольды — хорошенькую дочь адвоката, в белых бантах и платье с рюшечками, похитили с площади Перу. Городок мгновенно поднялся на ноги.
По несчастью, Леони как раз была в Ренн-ле-Бен, когда изорванное растерзанное тельце девочки доставили в город. Ее нашли у Фотейль-дю-Дьябл, Кресла Дьявола, на холме недалеко от Домейн-де-ла-Кад. В окровавленных детских пальчиках была зажата веточка можжевельника.
Услышав об этом, Леони похолодела, поняв, что послание предназначалось ей. Деревянная телега прогромыхала по мостовой Гран-рю, за ней тянулась вереница крестьян. Взрослые мужчины, закаленные суровой жизнью, не скрывали слез.
Все молчали. Потом краснолицая женщина с обиженно и злобно поджатыми губами заметила ее и указала другим. Леони стало страшно, когда обвиняющие глаза всего города обратились на нее. Им нужно было найти виновного.
— Надо уходить, мадама, — прошептала Мариета и потянула ее за собой.
Понимая, что нельзя выказывать страх, Леони шла к ожидавшей их пролетке с высоко поднятой головой. Ропот становился все громче. Громко звучали грязные, оскорбительные слова, падавшие на нее, как удары.