— Сегодня днем на площади перед Белым Домом прошел многотысячный митинг в поддержку президента РСФСР Бориса Ельцина и российского правительства, — рассказывали за кадром. Никогда раньше Дронов не слышал, чтобы у телевизионного диктора взволнованно подрагивал голос.
Коротко оглянувшись на вошедшего, человек в белой рубашке показал:
— Вам туда. — И снова уставился в экран.
Внутри дом оказался больше, чем казалось снаружи. Сергей прошел по коридору, где на полу лежал домотканый деревенский коврик.
Приоткрыл дверь, думая, что попадет в предбанник или секретарскую.
Но попал сразу в директорский кабинет. Это было ясно по размеру, по Т-образному столу, по хреновой туче телефонов и карте мира на стене. Плюс в углу еще стоял государственный флаг.
Как следует всё разглядеть, правда, Дронов не мог — солнце уже клонилось к закату, а окна кабинета выходили на запад, так что пришлось прищуриться и даже прикрыть глаза ладонью.
У стены тоже помигивал телевизор, здоровенный — наверно, метра полтора по диагонали. Картинка та же — митинг перед Белым Домом. Только без звука.
А у подоконника стоял мужчина, поливал из лейки цветы. На фоне ослепительного яркого прямоугольника было видно только силуэт.
Мужчина повернулся и сказал знакомым голосом:
— Давай сюда, Сережа. Что ты встал?
Это был Сэнсэй — такой же, как всегда, подтянутый, в элегантном синем блейзере, седой бобрик волос посверкивает на солнце.
— Вы? — обомлел Дронов. — А… а что вы-то здесь делаете?
— Работаю, Сережа. Уже который год.
Иван Пантелеевич подошел, по-дружески обнял питомца за плечо, усадил в кресло, а сам пристроился тут же, на подлокотнике, так что Сергею пришлось задрать голову.
— Сам всё обустраивал, налаживал. Даже дом этот сам спроектировал. В нем спокойно работается и хорошо думается. «Венецианское окно и вьющийся виноград, он поднимается к самой крыше», — с чувством продекламировал Сэнсэй какую-то цитату. — Теперь ты часто будешь здесь бывать.
— Так вы не в ВЦСПС работали? И не в ЦК? — всё не мог опомниться Дронов.
— Нет, Сережа. Я давно, с семидесятых, возглавляю направление по борьбе с Мигрантами. Сначала это был отдел, потом центр, потом управление, теперь вот Санаторий, но цель нашей деятельности не менялась. Смысл моей жизни — уберечь нашу бедную планету от оккупации. Васильев рассказал вам, что мы держим на особом учете всех «мутантов». Ты на это слово не обижайся, способность к мутации — неотъемлемое условие эволюции и вообще совершенствования. Тебя я вел лично, с самого начала. Во-первых, потому что парень ты перспективный. А во-вторых, потому что ты мне понравился. Ты не просто обладатель драгоценного Дара, ты личность, человек с характером. Я вырастил тебя медленно и любовно, как жемчужину в раковине — извини за такое лирическое сравнение. Ты мне давно, как сын. Я знал, что однажды ты принесешь Родине и человечеству неоценимую пользу. Этот час настал.